Бронепоезд «Гандзя». Повесть

В это время с бронепоезда стегнул пулемет. Мы оба прижались к земле, и пули веером пошли поверху, не доставая нас. Ха-ха, ничего у них не выходит!

- Ослы, дурачье! - закричал я, чтобы подразнить английских наймитов. Ау, мы здесь, за откосом! Ай да башенный бронепоезд, двоих безоружных людей не взять!

В ответ послышались ругательства.

Никифор схватил меня за руку:

- Они сюда лезут!

- Лезут? Хорошо! Федорчук! - крикнул я в телефонную трубку. - Живо, беглый огонь, прицел - пятьдесят девять…

- Девяносто пять у меня записано, - забормотал матрос, - цель номер два. Ты наоборот говоришь! Ведь так по наблюдательному…

- Без разговоров! Цель номер два здесь. Десять снарядов, огонь! - Я подхватил аппарат, оборвал провода. - Бежим, Никифор!

И мы без оглядки бросились бежать.

- Скорее, скорее, Никифор!

С ревом навстречу нам шел снаряд.

- Ложись! - крикнул я, падая ничком. Мы распластались и замерли.

Страшный грохот…

Колыхнулась земля, и нас обоих забросало комьями. От удара воздуха у меня хлынула из носу кровь.

Попали в бронепоезд? Нет? Ничего не видно. От дыма стало темно как ночью.

Снова - как раскат грома - рванул второй снаряд…

- Третий… четвертый… пятый… - считал я, все отползая и задыхаясь в едком дыму…

* * *

Петлюровцев и англичан отбросили от Жмеринки. Преследуя врага, наша бригада захватила около сотни пленных, два полевых орудия, восемь штук английских и французских пулеметов. Весь день после боя комендантская команда подбирала в районе высоты «46,3» брошенные винтовки, патроны и даже сапоги. Лихие завоеватели для скорости улепетывали босиком.

Вся Жмеринка в этот день разукрасилась флагами. На вокзале гремел духовой оркестр, и огромный обеденный зал, с окнами под потолок, был полон бойцов и командиров. Столы были уставлены тарелками с супом и жареным мясом. На некоторых столах даже постланы белые скатерти, а у буфетной стойки давали каждому подходившему ломтик яблочного мармелада и по пятку орехов.

Уже и садиться было негде, а в широко распахнутые двери валили и валили наши загорелые и чумазые фронтовики. На вокзале денег не спрашивали - ешь, пей вволю!

Я с командой тоже занял место у стола. Ребята, пощупав белую скатерть, обтерли об нее свои ложки и принялись хлебать суп из тарелок с гербами. Последним подошел к столу Малюга, причесанный, подстриженный, прямо из парикмахерской. Он цыкнул на своего племянника, забрал у него стул и сел рядом со мной, по правую руку. Матрос прищурился на его приглаженную бороду, потом откинулся на стуле, посмотрел на него издали и вдруг хлопнул себя по колену: «На спор иду, что в бригаде нет второй такой бороды! Предлагаю объявить данную бороду бородой бригадного значения!» Малюга хотел было обидеться, но все за столом дружно заявили, что от такой бороды только слава бронепоезду, - и дело обошлось без ссоры.

Кругом на всех столах звенели вилки, ножи. Только и разговоров было что об удачном бое. В конце зала вдруг захлопали в ладоши, кто-то пустился в пляс, и оркестр грянул казачка.

Только мы сидели на своем краю стола да помалкивали - нам-то нечем было особенно похвалиться. Упустили мы вражеский бронепоезд, ушел он от снарядов целехонький. Пехотинцы, соседи по столу, подшучивали надо мной:

- Грому, Медников, в твоих шестидюймовых много, вот и спугнул Богуша. Ты бы как-нибудь так… сперва бы попадал, а потом уже гром!

- Ладно, - сказал я, - буду стрелять пуховыми подушками.

- Во-во, правильно придумал!

Я взял ложку и принялся есть. Шутники мало-помалу отстали.

«И как он успел улизнуть, черт его знает! - с досадой думал я. - Уж, кажется, пригвоздили его, в самую контрольную площадку угодил наш снаряд. А вот удрал, оборвал сцепной крюк - и удрал!…»

Глядел я после боя на эту контрольную площадку, что осталась от поезда, - обыкновенная товарная платформа, груженная рельсами, шпалами, костылями и всякой прочей дребеденью для починки пути. Эта платформа ходила у них, прицепленная впереди поезда к броневому вагону. Развалил ее наш снаряд, разметал в щепки, а что пользы? Груда мусора. Тоже, взяли трофей!

Двоих солдат с бронепоезда пришибло снарядом; они так и повисли на откосе. Я осмотрел трупы - Богуша не было. Видно, он сам не полез меня ловить, послал других! Увернулся, песья морда!…

Торжественный обед, веселье в зале, музыка только еще больше растравляли сердце.

«Довольно! - сказал я себе. - Пора нам кончать эту тыловую канитель. Ударь мы по бронепоезду Богуша прямой наводкой - от него ничего бы не осталось!»

В зале был комбриг, за его столиком я увидел и начальника политотдела. «Вот и хорошо, - подумал я, - заговорю с комбригом, а Иван Лаврентьич, наверно, меня поддержит».

Я быстро нацарапал докладную, протискался к Теслеру и без слов положил листок ему на стол.

Теслер стругал ложечкой свой мармелад и клал в рот мелкими кусочками.