Почуял врага Маляр только после страшного попадания.
Словно молот долбанул по затылку!
Маляр, даже не глядя на экран, принялся судорожно разворачивать башню. Но жёстко не успевал.
Второй снаряд врезался в корму корпуса.
Попадание!
Индикаторы тревожно заверещали. Еще один такой выпад и мерцать будет уже васп. Если выживет вообще. Что делать, отъезжать? Продолжать разворачиваться? Башню явно клинило. Маляр долбил ручку гашетки, но изображение на фронтальном экране поворачивалось еле-еле.
Малярийкин понял, что не успеет, и остервенело даванул газ. Если орудие невозможно развернуть башней, надо провернуть корпус! Гусеницы взревели, выбрасывая из-под треков камни и пыль! Вёрткая машина крутанулась на месте. Видеонаведение башни не функционировало, однако с такого близкого расстояния особо целиться и не было необходимости.
Огонь!
Выстрел оглушительно рявкнул.
Однако, вместе с Малярийкиным выпустил последний, третий снаряд и его безымянный враг. Два потока пламени в сопровождении двух кусков высокоуглеродистой молибденовой стали весом в двадцать три килограмма врезались в оба корпуса почти одновременно.
Перед глазами блеснула вспышка. Малярийкина отбросило к стене кабины, вворачивая голову в плечи и разнося в бисер задний монитор. Противно заскрежетал металл …
Спустя несколько мгновений, Малярийкин открыл глаза. Голова плыла как после самогона. В кабине было темно, сверкало аварийное освещение в виде двух оранжевых ламп возле аптечки и контейнера с кислородной маской. Экраны погасли. Деформированный корпус сжимал тело со всех сторон. От превращения в фарш спасла только защитная клетка с жёстким скелетом, установленная вокруг места пилота. Впрочем, металлические дуги, составлявшие основу клетки, были согнуты под острым углом. До смерти, в общем, Малярийкину не хватило совсем чуть-чуть. А вот вражеский танк с короткого расстояния был разврочен, как раскрывшийся цветочный бутон.
— Маляр-твою-мать-маляр! — внезапно разнеслось по всему танку. Видимо такой окрик и привёл его в себя. Голос хоть и шёл через динамики, но был хорошо узнаваем. Малярийкин слушал его весь вечер, всю ночь, задрался слушать. Прокуренную хрипотцу старшего старшины отныне Малярийкин мог спутать с чем-то другим с той же вероятностью, как звук собственного храпа.
— Да, млять! — радостно закричал в ответ Малярийкин. Дышалось ему легко и даже свободно, ведь не считая относительно легкой травмы головы и краткосрочной потери сознания, никаких повреждений он не получил. — На связи, товарищ старший старшина!
— Ух, млять! — в том же стиле отвечал ему наставник. — Нашёлся, блин, таки! Ты в
— Да в полном, товарищ старший страшина!
— Видел, тя шмальнули. Мерцаешь, что моя ёлка!
— Было такое, товарищ старший старшина! — усмехнулся Малярийкин, смирившись с железным пленом и второй уже раз молясь на автономную систему игровой безопасности. — Дык я ж в броне! Подмяло слеганца! Всё чудесно!
— Не в броне, а в говне! — абсолютно логично со знанием научно-технической стороны вопроса поправил старший старшина. — Ты где на васпе-третьем броню то нашёл? Короче, пятёрка фраерков-нубов твой лучший результат на сегодня, сынок. Не блеск, согласен. Зато живой. Живой, сука!!! С чем и поздравляю.
— Не совсем то, к чему я стремился, товарищ старшина!
— Ай, правда? А я вот всю жизнь стремлюсь то к бабам, то к бабкам. А они ко мне никак! Работаю вербовщиком, со всякими дебилами в битых танках разговариваю! Не совсем то, к чему я стремился, а, товарищ нуб?
— Да это … — Маляр помялся. — Просто день неудачный.
— Трещи, трещи! — рассмеялся Гойгу. — Благодари Бога, что выжил, дурень! Сиди, жди окончания раунда. Вытащат. Потом посвистим.
— А сколько ждать?
— Часа три.
— Ох ты. А если бы я кровью истекал?
— А если бы у тебя понос был? Терпи! И вообще, что ты хотел от альфа-защиты? Скажи спасибо, что не добили. В битом танке тебя и ребенок разделал бы. Кстати, запомни. Вот почему ещё нужна хорошая индивидуальная защита. Бои бывают разные. И не во всех из них целью бывают танки. Видал я, как на раненных танкистов, зажатых в броне, специально на трек наматывают. Особенно в чемпионских боях. Конкуренция! Ну, ты рад?!
Малярийкин, конечно, был рад.
Причём охренительно.