Брониславка

Потом уже друзья вдвоем решили сделать доброе дело для дедушки (деда) Фимы, которому вся ребятня села Обрадова была благодарна за его чудесные сказки, рассказанные в детском саду. Ефим Григорьевич Коновалов работал в детском саду «мастером на все руки»: подлатать то, подладить это, – но славен он был тем, что захватывал все внимание детей своими сказками. Порой, в какой-нибудь неудачный по небесному календарю день, чаще всего во время «тихого часа», воспитательница выходила из здания и обращалась к деду Фиме:

– Фимочка, они опять взбалмошные.

Ефим Григорьевич откладывал дело, которым был занят, и без сомнений шагал в спальную комнату, где его уже ждали затихшие шалуны и шалуньи. Дедушка Фима приносил с собой удивительный мир сказок, завораживающий юные сердца. Он присаживался на стул и мечтательно начинал повествование об Иване-плотнике – на небесах работнике, о летающем корабле; дети слушали сказание про Ульяну – королевну без всякого изъяну, о Чудище-Юдище простодушном и множество других дивных историй. Постепенно детские сердца успокаивались и под ритмичный говор Фимы многие из ребят засыпали и улыбались, видя чудесные сказочные сны. И все дети, а потом и выросшие дети-взрослые, очень любили старика за то удивительное ощущение детства, что сохранялось у них до преклонных годов.

Вот к этому деду Фиме (хотя все – от мала до велика – называли его просто Фимой, и он это только приветствовал) два друга наладились утром одного дня, прихватив пузырек чудо-клея. Фима жил в полутора километрах от села на хуторе, построенном его прапрадедом. Ребята быстренько пробежали расстояние до дома Ефима Григорьевича и увидели его во дворе отбивающим косу, что, собственно, их очень обрадовало. Они хотели подарить ему именно не затупляющуюся вечно острую косу. Фима выращивал кроликов на продажу, а кроликам нужно сено, много сена, особенно, когда много кроликов. Этой заготовкой сена дед занимался тщательно, предпочитаю старую добрую косу бензиновым и электрическим триммерам.

Ребята подбежали к Ефиму Григорьевичу:

– Фима, Фима, мы хотим сделать тебе подарок, – затараторили они разом.

Старик усмехнулся и ответил:

– Подарок, говорите, это хорошо, но прежде всего – здравствуйте.

– Здравствуй, Фима, – несколько смущенно ответили хором друзья.

Потом они уселись на скамейку подле Фимы, и Бронислав спросил:

– Ты уже приготовил косу?

– Конечно. Не коса, а бритва. Сейчас и начну покос.

– Подожди, пожалуйста, Фима, – сказал Сёмка, – мы тебе сейчас сделаем нетупящуюся навечно косу. Бронислав придумал.

– Ребятки, ну сами подумайте, зачем мне вечная коса, когда я человек, а не вечный дух, – отвечал Фима.

– Нет, Фима, ты не прав, коса будет не то, чтобы вечная, а просто тебе не придется ее перезатачивать и отбивать: она все время останется такой же острой, как ты ее сделал сейчас.

– А, тогда ладно.

Семка аккуратно откупорил пузырек с клеем и капельку нанес на лезвие косы. Клей сразу впитался в поверхность металла, процесс преобразования начался.

– И сколько ждать? – спросил Фима.

– Полчаса, – ответил Бронислав.

– Тогда пошли в хату.

Когда они вошли в прохладный полумрак дома, Ефим Григорьевич усадил ребят за стол, налил им по стакану молока и поставил широкое и глубокое блюдо со своими «фирменными» ржаными коржиками размером с пятирублевик, но с маленькой толикой вишневой, малиновой или смородиновой начинки в сердцевине. Пока мальчики пили молоко и жевали коржики, Фима приготовил для них по пакету коржиков «на дорожку».

После завершения реакции, через полчаса, Фима вышел на лужок и начал косить, перекрестившись троекратно. Бронислав и Сёмка наблюдали за размеренными движениями косаря примерно минут пятнадцать, когда Фима по застарелой привычке потянулся за бруском, но, вспомнив, что это подарок, поднял косу лезвием к глазам и провел по нему пучком скошенной травы, который тут же распался пополам.

– Осторожнее, – одновременно крикнули гости, но Фима и не собирался трогать лезвие ногтем, как делал всегда, когда сомневался в остроте косы. Он повернулся к дарителям и удивленно произнес:

– Не ступилась!?

Бронислав солидно пояснил, что тупиться коса не будет, но и точить ее будет невозможно.

Затем они решили вернуться домой. Ефим Григорьевич проводил ребят немного, а потом долго смотрел им вслед, задумчиво потирая правый висок: привычка, жест, проявляющийся при волнении.