Людвиг был старше своего кузена на четыре года. Высокий брюнет с прозрачными серыми глазами. Развратный, хитрый интриган, не утруждающий себя излишней моралью; добиваясь своего, барон манипулировал людьми с ловкостью фокусника, достающего кролика из шляпы. Средний из братьев, за внешней сдержанностью манер хорошо воспитанного мальчика скрывая свое циничное отношение к жизни, он смог завоевать расположение Оуэна тонким чувством юмора и готовностью к «шалостям», даже самым жестоким.
– Сам напросился! – ехидно заметил Оуэн, взобравшись к нему на спину. Обхватил руками за шею, прижался.
Виго был сильным, нес его легко, не жаловался. Здесь в Альпах, лазая с братьями по горам, он привык носить и не такие тяжести.
А Оуэн никогда не жалел о своем решении не убивать родных Генриха. Ему импонировало то, как это дружное семейство гиен, считавших весь мир своим обеденным столом, всем скопом набрасывалось на выбранную ими жертву. Такой контраст между нежнейшей заботой друг о друге внутри клана и расчетливой макиавеллевской беспринципностью ко всем остальным вызывал у него невольное уважение.
О том, что не поехал в Венецию, где планировал поселиться, тоже не жалел. Оставшись сыном эрцгерцогини, взамен он получил всю любовь матери, которой у него не было. Всю любовь и заботу многочисленных кузенов и кузин. Семью, которой был лишен. За это он еще сильнее возненавидел своих кровных родственников.
И список тех, кому «аз воздам» с годами не стал короче, даже для старшей сестры не было сделано исключения. «Боги… холодные твари. Вы позволили этому лживому ублюдку разлучить нас с братом. Позволили опутать цепями обмана и спокойно смотрели, как обманутый лживыми обещаниями брат отрубает мне голову…» – смяв сигарету, Оуэн швырнул ее в огонь. Достал новую. Впрочем, не в его характере было сожалеть о прошлом. «Ах, да… Виллигут…» – вспомнил он.