Bronza

Он вскрикнул, зажмурившись от яркого света, больно резанувшего по глазам. Щелкнул выключатель.

– Можешь открывать… Я выключил люстру. Извини, что сразу не подумал об этом.

Марк осторожно приоткрыл глаза. Приятный, рассеянный свет от настольной лампы. Комната тоже выглядит уютной, кровать удобной. От постельного белья и пижамы хорошо пахнет. Его взгляд застрял на белом пушистом свитере.

– Где я? – спросил он неуверенно.

– Не важно – где. Важно – с кем! – услышал он в ответ насмешливое и такое знакомое. Его взгляд перебрался на лицо хозяина белого свитера. Приветливо улыбающееся лицо «дядюшки». Марк судорожно дернулся. «Ивама? Урод! Скотина! Подонок! Ненавижу тебя! Ненавижу!»

– Убирайся! – рявкнул он, ненавидящим взглядом прожигая Оуэна насквозь.

– О, нет! И куда же ты гонишь меня… из собственного дома? Да еще в такую непогоду! – весело рассмеялся тот.

Марк стиснул зубы. Нет, он не будет разговаривать с этой вероломной сволочью… Много чести… Он просто встанет сейчас с мягкой кровати, оденется и уйдет отсюда… Пусть только этот чертов обманщик попробует остановить его! Он плюнет ему в лицо! И от души пожалел, что слюна не ядовита. Попробовал встать, но смог только сесть. Его руки оказались привязанными к спинке кровати.

– Сейчас же развяжи меня! Слышишь! – дернул он руками.

Сдирая кожу, веревки больно врезались в запястья.

– Нет. Не хочу, чтобы ты снова умер у меня на глазах. И начал жить заново, забыв обо всем…

По бледному лицу Марка пошли красные нервные пятна. Зачем эта скотина напоминает ему о том, что и так никогда не забудешь?!

– Ненавижу! – произнес он, задыхаясь, глотая слезы.

– Чем удивил… – усмехнувшись, пожал плечами Оуэн, но теплота из его глаз ушла.

Марк не заметил. Для него тот, как всегда, был самовлюблен, самонадеян и, как всегда, красив. Нахально красив. Его нервы не выдержали.

– Я не хочу тебя видеть! Я не хочу тебя слышать! Я не желаю с тобой разговаривать! Отпусти меня! Сейчас же отпусти меня, ублюдок! – орал он срывающимся на визг голосом, вырываясь изо всех сил. Но истощенное многолетней голодовкой тело лишь слабо трепыхалось на кровати.

Оуэн прижал брата за плечи.

– Прекрати истерику! Немедленно! – потребовал он. – А то и ноги привяжу!

Угроза возымела действие. Оказаться настолько беспомощным, когда рядом коварный, непредсказуемый Ивама… Притихнув, Марк сполз под одеяло.

– Отпусти, я хочу уйти… – глухо попросил он. Из-под одеяла выглядывал только кончик носа и сердито-блестевшие черные глаза.

– Куда ты пойдешь, глупый? Без Силы… слабый, больной, – спросил Оуэн, красиво изогнув бровь. – Ты хоть представляешь, что творится в стране, где ты сейчас живешь? Да первый же патруль, на который ты нарвешься, поставит тебя к стенке! С такой внешностью здесь сажают в концлагерь и отправляют в крематорий! – он был сказочно терпелив, пытаясь объяснить брату существующий порядок вещей. Но Марк не слушал его, да и просто не понимал, о чем идет речь.

– Мне все равно… Я хочу уйти… – заладил он свое.

– Дурачок! Я никуда тебя не отпущу. Ты останешься здесь, со мной. Только я могу защитить тебя!

– Что? Защитить?! Меня? – вытаращился на него Марк. – Лжец! Да ты один причинил мне столько страданий! Ты обманул меня! Ты соблазнил Эльзу! Ты убил меня! Ты…

Он не смог произнести этого слова. Зажмурившись, с головой спрятался под одеяло. Чтобы не слышать собственного крика. Чтобы не видеть, как Ивама, заламывая ему руки, наваливается на него всей тяжестью…

Очнувшись, Марк помнил все, что случилось с ним до момента, когда он воткнул себе в горло нож, и ничего, что было после. А картина насилия, стоявшая перед глазами – она была такой яркой, такой отчетливой. Не верилось, что все произошло не сейчас.

– Никогда не прощу тебе этого! Никогда! До конца моих дней! – показался он из-под одеяла.

– До конца твоих дней? – улыбнувшись, переспросил Оуэн и вздохнул. – Значит, целую вечность…

Но, кажется, это его нисколько не огорчило.

– Хорошо, обсудим и это тоже, за обедом. Нам о многом нужно поговорить. Ты должен все узнать. Если и тогда ты захочешь уйти, я отпущу тебя! – пообещал он, даже не думая выполнять свое обещание.

Марк посмотрел на него с сомнением. Оуэн сидел на кровати нога на ногу, обхватив руками колено. Военные галифе с офицерскими сапогами слегка удивили, но сочетание белого свитера и черных галифе смотрелось здорово. Марк фыркнул. Завистливо. «Ну, конечно… это же Ивама! У него все должно быть особенным, даже военная форма!»

– Я не хочу есть! – солгал он, отворачиваясь.

– Повернись обратно! Я не намерен разговаривать с твоим затылком!

– Вот и прекрасно! Не разговаривай! – буркнул Марк.

Лежать на боку, с вывернутой за спину рукой (дальше не пускала веревка), было не очень удобно, зато перед глазами перестала маячить одна самодовольная физиономия. «Зови меня просто дядей! Как же… Ивама! Чертов лжец!»

Схватив за плечо, Оуэн резко развернул Марка к себе. Стиснул пальцами лицо, вдавил головой в подушку.

– Не смей отворачиваться! Никогда не смей от меня отворачиваться! – произнес он с нажимом. Глаза злые, смотрят холодно.

Ощутив исходящую от него опасность, Марк испуганно сжался.

– Не отворачивайся! – еще раз сунув брата головой в подушку, Оуэн отпустил его. Встал с кровати.

Марк не сводил с него круглых, перепуганных глаз пойманного крольчонка. А тот и сам не понял, что же так разозлило его.

– Не хочешь обедать, не надо, – уже спокойно заметил Оуэн, направившись к двери.

Марк тут же отвернулся. По щекам потекли слезы. «Вот и убирайся… Не хочу тебя видеть…» – скорчившись в неудобной позе, беззвучно плакал он, не понимая, зачем ему эта ненужная жизнь. Зачем вообще жить, если в сердце не осталось ничего, кроме ненависти. Подтянул колени к животу и невольно застонал: «Мое сердце лопается от переполнившей его ненависти… Кто-нибудь, приди и убей меня…»

Сложив руки на груди, Оуэн стоял, прислонившись плечом к дверному косяку. «Глупый, упрямый мальчишка, ничего не понимающий, ничего не желающий понимать! Даже если я сожму тебя в своих объятиях до боли… Нам все равно не стать единым целым…» – думал он, прислушиваясь к глухим из-под одеяла рыданиям. В глазах его стыла та самая странная печаль.