Бронзовый век России. Взгляд из Тарусы

Бронзовый век

С. С.

На Галерной чернела арка.
В Летнем тонко пела флюгарка,
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.
А. А.

Красовицкий, Ерёмин, Уфлянд,

Глеб Горбовский, Соснора, Кушнер…
Макинтошами, помню, устлан
Путь Господень в живые души.
Рейн да Найман, Иосиф Бродский,
Дмитрий Бобышев да Охапкин
Наломали пред Ним березки,
Постилали цветов охапки.
Ожиганов, Кривулин… Впрочем,
Дальше столько пришло народу.
Что едва ли строфу упрочим,
Если всех перечислим сряду.
Куприянов Борис да Виктор
Ширали… Стратановский, кто же
Не вспомянет о них! Без них-то
Было б грустно. Скажи, Сережа…
Чейгин, Эрль… может. Лён иль кто-то
Из других: Величанский, либо
Кто еще, но открыл ворота
Всей процессии. Всем спасибо.
И когда Он вошел в сердца нам.
Мы толпою пред Ним стояли.
Но дружиною стали, кланом.
Чуть бичи Его засвистали.
Он исторгнул из Храма лишних.
Торговавших талантом, чтобы
Воцарился в сердцах Всевышний,
А в торгующих – дух утробы.
И пошли по домам поэты.
Те, кто Бога встречали – с миром,
А купцы разбрелись по свету
Золотому служить кумиру.
Разбрелися по всем дорогам.
Приступили ко всем порогам,
И на бронзовосерых лицах
Тихо бронзовый век горел.
На Галерной пылала арка.
Доносились битлы из парка,
И на жарких старинных шпицах
Летний зной день за днём старел.
А по набережной блокадной
Той походкой слегка прохладной
Горемык, стариков, калек
Двадцать первый маячил век.
Век железный. Теперь уж точно.
Но в него мы войдем заочно.
Нас раздавит железом он –
Век машина, Число-закон.
Но поэзии нашей бронза
Над машиною встанет грозно,
Серафически распластав
Огнецветный души состав.
И над веком Числа незримо
Шестикрылого серафима
Отразит глубина сердец.
Так велел ей времён Творец.
И вспомянет нас новый Ньютон,
Ломоносов, Державин в лютой
И железной своей тоске.
Мы не строили на песке.
Мы стояли на тех гранитах.
Где священная речь убитых
Ваших пращуров, наших лир
Освятила грядущий мир.
Но в жестокие наши годы
Мы слагали вот эти оды.
Возводили алтарный свод.
Где Глагол к нам сходил с высот.
Это в бронзовом нашем веке
Совершилось. Пришелец некий
Босоногий меж нас ходил.
К вам доходит лишь дым кадил.
И за это видение Слова
Нам досталась такая слава,
О которой судить не нам.
Жизнь даётся по именам.
Им ещё прославляться рано.
Но, что делать, когда так странно
Открывается книга тех,
Кто из мёртвых восставил стих.
Эта бронза ещё в расплаве.
Но ваятель отливку вправе
Совершить на хозяйский глаз.
Помяните, поймите нас!
Мы пройдём, как пред нами те, кто
Назначал нам пути и вектор.
Но пройдёте и вы, кто там
Настигает нас по пятам.
Это всё, что хотел сказать я.
Впрочем, все стихотворцы – братья,
И в железное время то
Не осудит меня никто.
Я восславил не столько неких
Современников, сколько речь их,
На которой легла печать.
Приучившая нас молчать.
Бронзовеющий стих надыбав,
Я гляжу, как друзья на дыбах
Постаментов молчат и ждут
Послабленья. Напрасный труд.
Быстротечен их век и тесен
Круг назначенных Богом песен.
Всё, чему суждено греметь,
Им придётся в молчаньи петь.
Лишь тогда отдохнут от бронзы.
Как начнётся эпоха прозы.
Эх, поэзия! Грёзы, розы…
Русской лиры прямая медь.

Ленинград, 1975