Брошенка

Разливается жар в груди от ее объятий, и вроде не пятнадцать, взрослый дядя, а как впервые, и хочется своей назвать, только права не имеет. Могли бы коленки дрожать, обязательно бы дрожали. Вспомнил, кто теперь есть, отрезвел, улыбка с лица сошла. Отстранил немного девушку, но мягко.

— Другой тебе нужен, — решил за нее.

У Лены глаза огромные, а в них страх плещется. Тепло от человека идёт, добром веет, но останавливает что-то, и сама не поймёт чувств.

— Никто не нужен, — качает головой. — Наигралась, сама буду. — Только время способно все расставить на свои места.

Кивает Гриша согласно. Ничего, вся жизнь впереди, с первым не повезло, такая одна не останется, в очередь выстраиваться будут. Только не он, чужое место занимать не станет.

— Я пойду, — шепчет Лена еле слышно, и в этот раз сбегает, а он сидит покинутый среди бездушных кусков дерева, которое еще недавно, казалось, оживает в его руках. Человеку нужен человек. Повесив голову, Гриша смотрит на свои руки, поворачивает их ладонями вверх. Какая тут линия за жизнь отвечает, не эта ли, что прервалась на середине, а потом вбок ушла? А про счастье где сказано, или нет таких знаков? Врезались глубокие линии в кожу, пробороздили ладони, судьбу предрешили.

Выскочила Лена из сарая, не успела двух шагов сделать, как на Юру наткнулась. Сидит на крыльце курит. Сизый дым в сумраке вверх поднимается, огонёк от сигареты оранжевым кругом горит. Провожает взглядом девушку, которая ещё больше скукожилась, и вдруг по ступенькам сбегает и вот уж рядом.

— Куда? — спросила испуганно девушка.

— Калитку за тобой закрою, — смотрит прямо в глаза. Красивый, уверенный, высокий. Футболка обтягивает широкую спину и красивое тело. — Обидел Гришка что ли? — интересуется, следуя за ней.

— Нет, — быстро качает головой Лена, кутаясь в кофту, хоть на улице душно.

— А чего выбежала как с пожара?

— Домой надо.

— Может, пройдёмся? — предлагает сосед, и Лена перестаёт понимать происходящее.

— До магазина и назад.

— Нет.

— О брате поговорить хочу, — достаёт последний козырь парень. — Что между вами? — он заводит ее в угол, который не видно ни из одного окна и старается говорить негромко.

— Ничего!

— Странное ничего, — усмехается. — Но раз говоришь — поверю. Кстати, помню тебя еще девчонкой. Сейчас расцвела, похорошела.

Его лицо оказывается как-то слишком близко, и Лене не нравится, потому она отступает назад.

— Ну что ты, — притягивает ее к себе Юра, и непонятно, что больше отталкивает, сигаретный дым или сам парень.

— Пусти, — чуть ли не кричит Лена, и он подчиняется.

— Да ничего плохого не хотел, — предупреждает ее.

— Юрка, — зовет Гриша, явно услышавший голос Лены.

— Иду, — окидывает он девушку взглядом и уходит, а она спешит домой.

Одно поняла Лена: хоть братья на вид и одинаковые, а чувствует она к ним разное. Как прижалась к Грише, поняла, что не напрасно, сердце затрепетало. Глаза закрыла и наслаждалась близостью, впитывала его, чувствовала сильные руки, сжимающие лопатки. Наваждение как-то, она его всего-ничего знает, а кажется, что всю жизнь. Юра другой, от него лишь сбежать хотелось.

Вернулась домой, мать ничего не спрашивала. И со следующего дня жизнь потекла обычная, скучная, где завтрак, обед и ужин сменяли друг друга, а между ними дела по хозяйству. К Хохловым Лена ходить перестала, изредка бросая взгляды на соседский дом. Она видела мать и отца, а вот Гриша так ни разу на глаза не попался. Не заболел ли? Чувствуя беспокойство, она все чаще подходила к забору как бы ненароком, и намеренно говорила громче, чтоб он услышал и показался. Но прошла неделя, а его так и не было видно.

— Схожу, — решилась она.

— Так дома его нет, — спокойно ответила мать, нарезая морковь. — Уехал он, брат врача хорошего нашёл, хочет его на ноги поставить.

— Когда уехал? — смотрит дочь заплаканными от лука глазами.

— Ну, когда, — припоминала мать, — вот дней пять где-то, рано утром, я кур кормила, слышала.

— А чего мне не сказала? — скуксилась Лена. — разбудила бы!

— И дальше чего?

Лена плечами пожимает.

— Завтра баба Тома в больницу едет, провожать пойдешь? — с вызовом спрашивает мать. — Я откуда знаю, что у вас творится. Пришла и к себе, не хочешь говорить, настаивать не буду, только и догадываться не стану. А потом столько дней вообще про него ни слова, будто и не было никакого Гриши. Вот о том и говорю, как собака на сене: то надо, то не надо. Ты от лука плачешь или как? — всматривается в лицо Лене.

— От лука, — шмыгает та носом, а у самой на душе кошки скребутся. Рада она, что надежда появилась, только до жути захотелось ей увидеть Гришу. — Закончила, — отложила она вредный овощ и умылась. — На улицу выйду.

— Ну, выйди, — откусывает мать морковку и громко хрустит, смотря дочери вслед.

Вытирает слезы Лена, а они не переставая катятся, только не от лука теперь. И сама не знает, чего ревёт, накатило что-то, кажется, что больше Гришу не увидит. Нехорошо расстались, осадок на душе, а потому нужно Лене узнать обязательно, когда вернется. Слышит, соседи во дворе переговариваются. Сбежала по ступенькам, фартуком лицо вытерла и туда, где сетка.