Я не узнавала Славу. Не мой это муж… Не тот, что так любил меня, так боготворил. Да он с ума сходил от одного моего взгляда. Все мои желания исполнялись, не успевала я подумать о том, чего хочу. А теперь дошло до того, что он не считает зазорным дать матери своих детей оплеуху.
Уже заполночь негромко хлопнула входная дверь. Я подскочила, но тут же села обратно. Не стану бежать к нему. Не после того, как унизил меня, сровнял с плинтусом.
Но вскоре Слава сам зашёл на кухню. Окинул меня уставшим взглядом и сел напротив.
— С каких пор ты куришь? — вопрос прозвучал равнодушно, как будто Варламову на самом деле вовсе не интересен ответ.
А раньше убил бы за то, что здоровье своё порчу.
— Со вчерашнего дня.
— Ммм…
Вздохнул, словно не решаясь сказать о чём-то очень важном. Я же, если не ликовала, то заметно расслабилась. Отчего-то была уверена, что сейчас он произнесёт заранее отрепетированную, но искреннюю речь, извинится и предложит всё забыть. Так поступил бы Слава, которого я когда-то давно полюбила, которому доверяла и была уверена, что он не предаст. Мой Славка, надёжный и хороший…
Уже через минуту мои жалкие надежды рухнут с высокого обрыва в бездонную пропасть, где в бесконечном полёте будут сгорать и корчиться в жуткой агонии.
— Ничего не хочешь мне сказать? — решила помочь ему, предвкушая, как скажу, что о прощении говорить пока рано и гордо уйду в спальню.
Он, конечно же, пойдёт за мной, начнёт спорить и, возможно, мы помиримся, как раньше, в постели… Горячо и страстно. Как было всегда. Ведь это было! Не могло же оно исчезнуть без следа. Не могла же сумасшедшая любовь вот так вот уйти, закончиться, испариться. Не бывает ведь так.
Что ж… Видимо, всю свою жизнь я прожила в иллюзии, которую сама же и нарисовала.
— Да, ты права. Нам нужно поговорить.
Я вздрогнула оттого, как холодно прозвучали его слова. Они ещё долго будут врезаться в сознание, обжигая своим льдом, терзая острыми иглами.
— Я слушаю, — неожиданно поняла, что не хочу продолжения этого разговора.
Пусть лучше не извиняется, пусть молчит. Пусть сделает вид, что ничего не произошло и мы забудем обо всём случившемся. Молча.
— Нам нужно развестись, Нина.
Словно в прорубь ледяную окунули и я почувствовала, как коченею. Сигарета упала в пепельницу, а я уставилась на Славу, хотя в действительности не видела перед собой ничего. В голове зашумело, я закрыла глаза, пытаясь переварить информацию, надеясь понять, что ошиблась, просто послышалось и он сказал что-то другое…
Ведь не мог МОЙ Варламов это произнести! Глупая, наивная брошенка… Тогда я ещё не понимала, что он давно уже не мой. Я потеряла его давно. Сама не заметила, как это произошло, но отрицать свою вину или же, наоборот, признавать её, смысла не было.
— Слав, ты что? — улыбнулась, хотя хотелось, скорее плакать.
Биться головой о стену и потерять сознание, чтобы очнуться, увидеть его лицо и понять, что это был всего лишь дурной сон, а у нас всё по-прежнему хорошо.
— Нет между нами ничего больше. Всё прошло, Нин. Прости. Я завтра сам поговорю с детьми. Спокойной ночи, — не дожидаясь моего ответа, он встал и пошёл к выходу, но остановился у двери. — Только прошу тебя, не настраивай против меня Яну с Кирюшей. Мы взрослые люди, сможем сами разобраться, — каждое слово, как удар ножом в грудную клетку, глубоко, до самого сердца.
— Подожди, — я, наконец, нашла в себе силы подняться и, пошатываясь, как пьяная, подошла к нему. — Я не стану устраивать истерики или рассказывать детям… — комок в горле мешал говорить и до сих пор не верилось, что это происходит со мной. — Просто скажи правду. Почему? У тебя появилась другая, да? — глупо.
Как же глупо спрашивать о том, что и так знаешь.
Ведь я своими глазами видела помаду на его пиджаке. И что? Почему всё ещё надеюсь на то, что это не правда и он меня не предавал? Как же больно это, когда иллюзии разбиваются вдребезги, превращаются в острые осколки, которые невыносимо жестоко ранят.
— Это имеет значение? — абсолютно чужой мужчина передо мной.
— Для меня да.
— У меня… Никого нет, Нина. Я просто ухожу. Наши отношения изжили себя, понимаешь? Пока…
Я кивнула на автомате, поражаясь его чёрствости и цинизму, а Варламов развернулся и ушёл. Дверь за ним закрылась, а я так и осталась стоять посреди кухни, комкая в руке пачку с сигаретами.
У него даже не хватило смелости признаться мне в том, что уходит к другой. Словно я чужой человек. Словно нет у нас детей общих и стольких лет жизни за спиной. Как будто с соседкой по квартире попрощался и ушёл. Просто захлопнул дверь, оставляя за ней всё, что пережили вместе, всё, о чём мечтали и что делили. Нашу жизнь оставил.
Адской болью взорвались доверие и надежды, болезненным хрипом из горла вырвались рыдания и я сползла по двери, царапая её ногтями, ломая и срывая их до мяса.
— Ненавижу… Ненавижу… За что? Как же больно, — задыхалась, свернувшись калачиком прямо на полу и тихо выла, кусая губы до крови, всё ещё сдерживаясь, чтобы не разбудить детей.
Вячеслав