Брошенная кукла с оторванными ногами

Сергей. Да, слушаю вас. Да… Нет, сейчас я не могу, я занят, перезвоните через…

Смотрит на Анну, потом на часы.

Сергей. Позвоните вечером, после девяти.

Мама (громким шепотом). Вечером ты обещал пойти к Софочке.

Сергей. Нет, извините, после девяти меня не будет. Давайте завтра… Поздно?… В завтрашний номер?… Ну хорошо, попробуйте часа через два позвонить, может быть, я уже освобожусь. (кладет трубку).

Интервью по телефону им нужно, видите ли! И срочно. А я прямо тут же должен все бросить и отвечать на их вопросы. Еще и недоволен, сукин сын, что перезванивать придется.

Мама. Сыночка, это что, из газеты звонили?

Сергей. Ну да.

Мама. И ты с ними так разговаривал? Ой, божечки, сыночка, как же ты не боишься?

Сергей. А чего я должен бояться?

Мама. Так из газеты же!

Сергей. Ну и что?

Мама. Если они на тебя обидятся, они же про тебя такое могут написать, такое… Я прямо не знаю.

Сергей. Зато я знаю. Гадости про меня написать они могут независимо от того, как я с ними разговариваю. Одно с другим не связано.

Мама. Я не пОняла, сыночка. Как это?

Сергей. А вот так. Если у журналиста есть задание опросить, к примеру, десять известных людей и выяснить, как они относятся к президенту, то он должен выполнить это задание во что бы то ни стало. Он садится на телефон, открывает записную книжку и начинает обзванивать всех, кого может. Кого застанет дома, того и спрашивает. И никого в этот момент не интересует, как этот журналист относится лично к писателю Кайдалову. Зато когда журналисту дадут задание написать о том, какие книги сегодня люди читают в нашей стране, так он напишет, что Сергей Кайдалов — полная бездарность, и народ в нашей стране тупой и безграмотный, раз с удовольствием читает такого плохого писателя. И никакого значения в этот исторический момент не имеет тот факт, что с Кайдаловым данный журналист лично знаком, пил с ним водку в ресторане Дома литераторов и клялся ему в вечной дружбе. Это волчьи законы, мама, ты не вникай, к тебе это не имеет отношения.

Мама. Как же не имеет, сыночка, я ведь твоя мать…

Раздается звонок в дверь. Мама вскакивает.

Мама. Я открою, сыночка, ты сиди.

Мама выходит.

Анна. Ваша мама тоже хочет быть вам полезной, да?

Сергей. Старается. Зря, наверное, я ее из Воронежа привез. Хотел, чтобы она была поближе, чтобы хоть на старости лет пожила в комфорте, хороших продуктов поела. И мне спокойнее, я по крайней мере могу не беспокоиться каждый день, как она там, не болеет ли, не нуждается ли.

Анна. Вы говорите так, как будто сожалеете об этом.

Сергей. Да черт его знает… Не знаю, как правильно было бы. Вроде бы мне хорошо, что она здесь, со мной, но с другой стороны вырывать человека, которому почти семьдесят лет, из привычной среды, отрывать от соседей, от друзей, от сложившегося образа жизни… Наверное, нельзя этого делать. Ведь для нее здесь все чужие, все незнакомые, вот она и сосредоточила на мне всё внимание, все душевные силы. Пытается во всё вникать, всем интересоваться. Она хочет понять нашу жизнь, а разве ее можно объяснить? Разве можно объяснить человеку, прожившему всю жизнь в провинции и при советской власти, те волчьи законы, по которым мы живем сегодня в Москве?

Анна. Ну, положим, Воронеж — не такая уж провинция, это крупный промышленный город…

Сергей. Не принимайте мои слова так буквально. Я хотел сказать, что Москва всегда, и при советской власти тоже, была столицей, то есть местом, где сосредоточена власть и аппарат управления ею, а это значит, что законы человеческого общения и общежития в Москве всегда были другими. Не такими, как в других городах. А сегодня это различие стало настолько разительным, что когда пытаешься объяснить эти законы простым доступным языком, сам начинаешь диву даваться и понимаешь, что нормальным умом это охватить невозможно.

Анна. Каким умом?

Сергей. Нормальным. Тем, что идет от сердца, а не от аппаратных игр и не от знания компьютера. Вот у моей мамы нормальный ум, поэтому она не может понять, как я живу. И я не в состоянии ей объяснить то, что могу легко объяснить, например, вам. Кстати, я хотел вам сказать…

Анна. Да?

Возвращается мама. В руках у нее объемистый пакет.

Мама. Вот, сыночка, это тебе прислали. Я за тебя расписалась, сказала, что тебя нет дома.

Сергей берет пакет, вскрывает.

Сергей. Спасибо, мамуля. Ну вот, пожалуйста, очередная рукопись. Еще один непризнанный гений хочет, чтобы я прочел его роман и дал ему путевку в жизнь. Совсем с ума посходили!

Анна. Вы будете это читать?