Брошенная в бездну

Халдун с трудом вскарабкался на скалу. Он был совершенно подавлен. Значит, женщина, выдававшая себя за нищенку, была… Но почему она это скрыла? Может, она покончила с жизнью, чтобы унести в могилу свою тайну? Но нет, это не похоже на самоубийство! Царапины на её лице свидетельствуют о том, что она отчаянно боролась за жизнь.

— Взгляни-ка, — сказал следователь, садясь в машину, — здесь довольно отчётливо видно слово, которое, вероятно, пытались стереть. Вот прочти: тут написано «Мазхар». Не так ли?

— Да, «Мазхар»!

— Но что с тобой? Ты бледен как полотно.

— Не знаю.

— Как не знаешь, братец! Всё было хорошо до того момента, пока ты не увидел утопленницу. А тут сразу начало твориться что-то неладное…

Халдун более не мог сдерживаться. Он закрыл лицо руками и зарыдал. Следователь уже не сомневался — за всем этим кроется какая-то трагедия. Он стал осторожно расспрашивать.

Халдун подумал, что теперь совершенно бессмысленно молчать о своём открытии — всё равно на следствии всё выяснится. Посмотрев на следователя влажными от слёз глазами, он сказал:

— Это моя мать!..

И словно провалился в бездну…

— Остановите машину! Он лишился чувств!

Шофёр затормозил и поспешил на помощь. Они уложили доктора на заднее сиденье.

— Гони в больницу, да поживей! — приказал следователь.

Машина рванула с места и скрылась в темноте.

23

Открыв после долгого забытья глаза, Халдун с изумлением обнаружил, что находится в больничной палате. В окно бил яркий солнечный свет. Рядом сидела Нермин, а чуть поодаль — дядя Нихат и тётя. Он беспокойно зашевелился. Тотчас над кроватью склонились врач и медицинская сестра.

Что же с ним произошло? «А-а-а, — вспомнил Халдун, — мать!» Он-то думал, что эта нищенка просила подаяние!.. Да как же можно было не заметить, что её взгляд молил совсем о другом?.. На глаза у него навернулись слёзы.

— Как ты себя чувствуешь, дитя моё? — решился спросить Нихат-бей.

— Благодарю вас. Я почти здоров… Только… — Халдун умолк, не решаясь задать роковой вопрос. «Неужели, — думал он, — мне стыдно? Ведь это была моя мать!» И глядя в упор на Нихат-бея, спросил:

— Это она?

— Да, — ответил Нихат-бей, сильно смутившись.

Он узнал её в морге с первого взгляда. Назан ещё больше постарела с тех пор, как они виделись в стамбульской тюрьме. Но не могло быть никаких сомнений — это она.

Обхватив голову руками, Халдун заплакал. Нермин бережно гладила его по волосам. Она тоже очень страдала. Ей было особенно больно от мысли, что он так сурово укорял эту страдалицу.

— Она сама покончила с собой? — спросил Халдун.

— Пока ещё не известно. Лицо было сильно исцарапано. Я полагаю, что ей пришлось бороться за жизнь… Но кто знает?

— А что говорит следователь?

— Сейчас он срочно выехал на расследование другого дела. Задушили кабатчицу.

— Задушили? Где?

— В какой-то конюшне, на окраине города…

Тело Наджие лежало на земляном полу посреди хибарки, некогда служившей конюшней. Лучи света, едва проникавшие в проём крошечного окна, освещали страшную картину насильственной смерти.

Возле двери дежурили полицейские, а вокруг хибарки гудела толпа. Наконец прибыли представители власти — начальник отдела безопасности, следователь и судебный врач. Конюшню осветили. По всему было видно, что здесь происходила отчаянная борьба.

— Мне сообщили, что в этой хибарке жила нищенка, утонувшая в море, — сказал начальник отдела безопасности. — Но что могла здесь делать кабатчица?

Врач наклонился и пощупал пульс.

— Несомненно одно — её задушили.

— Это ясно с первого взгляда. Однако мы ещё ничего не можем сказать о мотиве преступления, — заметил следователь. — Пока что в голову приходит одно соображение…

— Какое же?

— Одновременно произошли две смерти. Не замешано ли тут третье лицо?

— Возможно. Но попробуем выяснить сначала что-нибудь от соседей.

Все трое вышли из хибарки. Их тотчас окружила толпа любопытных, среди которых находился и хозяин злополучной конюшни Хасан. Его сразу можно было узнать по удручённому виду. Он никак не мог понять, почему в конюшне оказалась эта кабатчица. Его наверняка будут теперь таскать на допросы, а он-то при чём? Ведь даже не он, а жена сдала внаём проклятую хибарку! В тот день, когда впервые здесь появилась нищенка, его и дома-то не было. Если не поверят, пусть спросят у старшей сестры Дженнет. Они вместе ездили в селение за мукой. А возвратились вечером! Тут он и узнал, что жена пустила в конюшню какую-то бродяжку. Эх, и попало же ей от него за это!

Он приподнял кепку и почесал в затылке.

Да, ругал жену, ругал: зачем пустила нищенку? Но разве жилец — дыня? Попробуйте выбрать его по запаху… Если вздумала утонуть, туда ей дорога! Умерла и умерла, а он тут при чём?

— Хасан, тебя хочет допросить следователь.

Сердце у бедняги забилось. Он зажал в руке кепку и предстал перед следователем, понуро опустив голову.

— Ты хозяин этой конюшни?

Хасан огляделся вокруг, потом посмотрел на следователя и ответил:

— Да, бей-эфенди.

— Кому ты её сдавал?

— Я? Да никому не сдавал, господин следователь! Это моя половина сдала. — И он рассказал, как было дело.

— Если не верите, спросите мою старшую сестру Дженнет…