Читаем Брусчатка полностью

Про одного из друзей Федорова на этих страницах сказано: бывают времена, «когда просто для того, чтобы быть и остаться порядочным человеком, требуется огромное мужество». Георгию Борисовичу, как и его другу, хватило этого мужества на всю жизнь. Читая воспоминания о событиях нашей не такой уж давней, жуткой, постыдной истории, о бесчинствах оккупантов в Литве, унижениях солдатской службы, об ужасах коллективизации и ГуЛАГа, о всеобъемлющей, всепроникающей, разъедающей лжи, о мерзейшем государственном антисемитизме, растлившем даже иных из тех, кто имел звания профессорские и академические, всякий раз задаешься вопросом: как могли в этом отравленном воздухе (а ведь я тоже — один из тех, кто от рождения дышал им) сформироваться люди не просто полноценные — достойные, взрастившие в себе и сохранившие «душу живу»? Г.Б.Федоров поминает в рассказах тех, кто не выдержал изощренного давления этой системы, сломался морально, стал ее соучастником. А сколько сломалось физически, было попросту уничтожено!

Однако с истинным почтением и благодарностью выводит он на этих страницах людей, чьи доверительные (по тем временам рискованные) разговоры, оценки, суждения, собственные человеческие свойства, жизненное поведение помогли ему стать действительно самим собой. Г.Б.Федорову повезло на такие встречи, как, пожалуй, немногим.

И вот он передает теперь нам, знавшим его или читающим эти истории, частицу того, что перенял, усвоил, испытал, понял в своей многообразной и многотрудной жизни.

Археолог Алексей Петрович Смирнов, один из тех, у кого Федоров имел чему поучиться, неожиданно сказал ему перед смертью в больнице:

— Мне есть кому передать свечу… А вам есть кому?

— Есть, — ответил Георгий Борисович после короткого замешательства. — Свеча не погаснет.

Марк Харитонов писатель, лауреат Букеровской премии

От автора

Nibil est populare quam bonitas.


Всю жизнь я пишу одну книгу вне зависимости от жанра, того или иного отрывка этой книги: научная статья или монография, рецензия, очерк, повесть, рассказ, роман и т. д.

Я прекрасно понимаю, что не смогу эту книгу закончить. Вот писать ее я перестану только тогда, когда завершится моя жизнь.

О чем эта книга? Я затрудняюсь ответить на этот вопрос.

Во всяком случае, это попытка следовать призывам двух великих писателей: английского — Джорджа Оруэлла, восставшего против двоемыслия, и русского — Александра Солженицына, своим творчеством и жизнью показывающим пример жизни не по лжи.

В предлагаемой читателю книге я собрал несколько повестей и рассказов, некоторые из которых были опубликованы в России, Латвии, Франции и Израиле, а большинство написаны за последние годы в Англии и еще нигде не печатались.

Я не философ, не социолог, не политолог. Я археолог, свыше полувека изучающий летописи, хроники, грамоты, договора, ведший раскопки памятников различных времен и народов во многих местах России, Украины, Прибалтики, Средней Азии, Молдавии, Румынии и т. д.

За это время я встречался со множеством наших предков и современников самого разного возраста, характера, социального и профессионального положения и т. д. Именно потому, что я археолог-эмпирик, я воспринимаю не только историю, но и окружающий меня мир не через какие-то учения, партии, другого рода организации, идеологии, структуры, системы, а через конкретных личностей, которые одни только и возбуждают во мне определенные чувства и мнения. Помню, в мае 1961 года в Риме я увидел на улице приехавшую с визитом в Италию английскую королеву Елизавету II. К ужасу приставленного к нашей группе московских археологов кгбистского стукача, я во все горло стал кричать «Да здравствует королева!» и даже обратил этим внимание (впрочем, вполне доброжелательное) кое-кого из толп итальянцев, приветствовавших королеву. Мог ли я считать тогда себя монархистом? Да, если королева английская; да, если это Елизавета II. В этом случае: да, да, да. То же мог бы я сказать о себе, если бы речь шла о короле Дании Христиане (ведь король с желтой шестиконечной звездой на одежде — дважды король), или испанском Хуане Карлосе II. Однако, в применении к целому ряду иных монархов, мой ответ мог бы быть столь же категорически отрицательным.

Повторяю, мир и историю я воспринимаю только через конкретные личности. И мое внимание привлекают прежде всего такие люди, которые своей деятельность, а иногда и просто самим фактом своего существования препятствуют торжеству зла, находясь в любых, даже самых экстремальных ситуациях сохраняют человечность и создают вокруг себя соответствующую ауру. Вот именно о таких людях, в частности о моих учителях (не только археологии, но и жизни) и идет прежде всего речь в этой книге.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное