Брусилов

— Хорошо сказано, Алексей Алексеевич! — крикнул он. — Вы таки заставили Михаила Васильевича лишних часика два Богу молиться!

Алексей Алексеевич рассмеялся. Расположение его духа совсем прояснилось.

— Итак, Владислав Наполеонович, — сказал он и придвинул кресло к столу, — мы с вами теперь вполне готовы к выработке нового плана действий…

XIII

Алексей Ермолаевич Эверт поражал людей простосердечных, недвусмысленных, — каких всего чаще можно встретить среди военных и каким был, несомненно, генерал Рагоза[58], — необычайной своей уверенностью, мужественностью, глубокомыслием и прямотой, даже своеобразной солдатской грубоватостью суждений, свойственной людям прямолинейно честным. Самая наружность главнокомандующего вызывала невольное уважение к нему. Он был высок ростом, плечист, грузен, ступал тяжело и размеренно, говорил отчетливо, веско, глядел сурово и решительно, но когда улыбался — что случалось редко — все его с крупными мясистыми чертами лицо излучало привет и благожелательность. Он точно дарил вас рублем, надолго оставлял под впечатлением своей улыбки. Даже самое имя его — Алексей Ермолаевич — звучало как далекое и приветное воспоминание о чем-то родном, былинном, искони русском.

Он подошел к кипятившемуся Рагозе, взял за плечи в, слегка подталкивая его, добродушно что-то урча своим густым баском, вывел его из своего кабинета в оперативную.

— Вот, — сказал он, указывая на стол, никем не занятый, — располагайтесь здесь и пишите. Пишите все как оно есть, не таясь. Ваша докладная записка попадет непосредственно его величеству, об этом я позабочусь. Так и пишите: «На меня возложена была задача атаки укрепленной позиции у Молодечно. Подготовка атаки прошла более чем успешно…»

— Но, Алексей Ермолаевич, я не говорю, что «более чем успешно», я утверждаю… — начал было все еще взбудораженный Рагоза.

Эверт надавил на его плечо своей широкой и тяжелой рукой, принудил сесть.

— Именно — более чем успешно, — повторил главнокомандующий, взял со стола ручку, внимательно оглянул и пощупал перо. — Петрищенко! — крикнул он, не оборачиваясь. — Сколько раз говорил я тебе, чтобы письменные принадлежности были в исправности! Перемени перо! — И, все так же не поворачиваясь, только откинув в сторону руку с зажатым между двумя пальцами пером, продолжал: — Излишняя скромность тут не у места, генерал! Еще до вашего приезда я уже знал, что все в вашей армии — от командующих до рядовых — справились со своей задачей подготовки блестяще и были убеждены в успехе дела! Мой приказ об отмене атаки обескуражил всех, я это знаю. Так и пишите, не стесняясь, как говорили только что лично мне.

Пожилой, в пенсне и с эспаньолкой, тщательно подстриженной, упитанный прапорщик, исполняющий обязанности младшего делопроизводителя, бывший помощник присяжного поверенного Петрищенко принял из рук главнокомандующего ручку и вставил в нее новое перо. Алексей Ермолаевич попробовал его пальцем, даже послюнявил.

— Вот, возьмите, голубчик, отлично пишет, — сказал Эверт, после того как сам попробовал качество принесенного пера, меленькими каракульками расписавшись на листке бумаги и тут же разорвав его на клочки. — Пишите! За письменным столом мужество вас оставляет, так нельзя! Всего лучше закреплять свои мысли на бумаге — это мой принцип. Что бы ни говорили злые языки, а то, что написано пером, не вырубишь топором.

Государь должен знать правду. Атака отменена им лично. Очевидно, по чьему-то злому подсказу. И вы, как справедливо изволили мне заметить, не можете и не хотите нести ответственность за этот неудавшийся по неизвестным вам причинам маневр. Пишите.

Эверт отошел от Рагозы и знаком указал на стул прибывшему вместе со своим командующим его начальнику штаба.

— И ваше соображение о том, что новая атака у Барановичей едва ли может быть успешной по недостатку подготовки, тоже пишите, — добавил он деловито, строго. — Все пишите! Благословляю!

Через широкое плечо он оглянулся на подошедшего к нему Квецинского. Начальник штаба фронта, лысоватый, полный, круглолицый человек с подчеркнуто благодушной улыбкой, прикрывающей презрительный холодок стальных глаз, протянул ему телеграфный бланк.

— Телеграмма от главнокомандующего Юзфронта, Алексей Ермолаевич, — произнес он вкрадчиво, с нескрываемой усмешкой.

Эверт медленно повернулся к Квецинскому всем корпусом. Он поднял многозначительно брови и выжидающе молчал. Его монументальная неподвижная фигура подавляла всех этой неподвижностью, даже Квецинского. Приглушенным голосом начштаба поспешил доложить:

— Алексей Алексеевич сообщает о том, что его разведкой обнаружена усиленная перевозка с нашего фронта на его Юго-Западный германских частей. Удалось установить прибытие восемьдесят первой резервной дивизии, тридцать первого и пятьдесят седьмого ландверных полков. Главнокомандующий просит содействия к прекращению немецкой перегруппировки… Обычная, старая песня… Как прикажете ответить, ваше высокопревосходительство?