Брусилов

— Погодите, — остановил его Алексей Алексеевич еще веселее, хотя ничего веселого во всем этом не видел. — Жулики хапнут — и наутек… А почтенный Алексей Ермолаевич подсказывает выход из положения: «Ваши денежки будут целы, — говорит он, — если вы мне разрешите спекульнуть на них! Мы оставим это гнилое место на произвол противника! Черт с ним! А сами перенесем пункт атаки к Барановичам, где, несомненно, наши усилия оправдаются с лихвой…» Вы понимаете эту тонкую бестию?.. И ему дали спекульнуть! — совсем весело вскрикнул Алексей Алексеевич: — Дали! По словам Михаила Васильевича, государь разрешил Эверту от атаки воздержаться и возможно скорее (о, безусловно, как можно скорее!) собрать новую ударную группу против Барановичей!

Брусилов резко повернул голову к Клембовскому и взглянул на него блестящими глазами.

— Но ведь это значит, что противник будет снимать свои войска со всех сторон и бросать их на наш фронт! — глухо проговорил Клембовский и мрачным взглядом цыганских глаз ответил на веселый взгляд Брусилова.

Он не понимал, откуда взялась у главнокомандующего эта неуместная веселость, и не хотел доискиваться ее причины. Но если бы он был внимательней и более чуток, он заметил бы за веселой рябью на поверхности суровую подводную темень, бесстрашие человека, прямо и сверху взглянувшего в глаза суровой правде, решившего бороться до конца. Такая веселость бывает страшна, когда увидишь ее на лице воина.

— И принудит нас остановиться, — продолжил Брусилов мысль Клембовского, как бы нарочно не оставляя уже никаких сомнений.

— Алексей Алексеевич, но вы сказали это Михаилу Васильевичу? — подавленно, точно цепляясь за последнее, проговорил Владислав Наполеонович.

— Я сказал ему, что так воевать нельзя, — с насмешкой над собой ответил Брусилов. — Я сказал ему, что даже если бы атаки Эверта и Куропаткина не увенчались успехом, то самый факт их наступления значительными силами мог бы сковать на продолжительное время войска противника. Я даже пытался толковать, что наступление это не допустило бы посылку резервов противника с их фронтов против моих войск. Я убеждал его, что создание новой ударной группы против Барановичей ни к каким благим результатам повести не может. Доказывал, что для успешной атаки укрепленной полосы потребуется подготовка не менее шести недель… А за это время, говорил я, Юго-Западный фронт понесет излишние потери… я так и сказал, словно речь идет о проториях и убытках! Я угрожал возможностью полного провала операции… Да, Владислав Наполеонович, я унизился до этого! Я говорил азбучные истины, потому что хватался за соломинку!.. Теперь у меня ее нет. И не нужно! — твердо пояснил он и замолк на короткое время.

Он собирал мысли, сдвинув брови. Сказанное им ставило крест на том, что было отжито и похерено. Когда он начал снова, голос его звучал безразлично. Не к чему пересказывать пустые слова… Но скрывать от своего соратника тоже не надо. Только им двоим теперь придется расхлебывать кашу.

— Я просил доложить государю, — продолжал Брусилов, — настоятельную мою просьбу: чтобы он дал приказ Эверту атаковать теперь же и на издавна подготовленном участке. Алексеев ответил, что изменить решение государя императора уже нельзя.

Алексей Алексеевич смолк, Клембовский проговорил с расстановкой, как бы вникая во всю глубину и непоправимость случившегося:

— Та-ак…

— Михаил Васильевич все-таки не преминул меня утешить, — закончил Брусилов. — Он сказал, что Эверт атакует у Барановичей очень скоро, не позднее двадцатого июня… «А мы вам пришлем в подкрепление свои два корпуса», — добавил он, точно посулил конфетку.

— А вы?

Клембовский требовательно смотрел на своего начальника, точно допрашивая.

— А что ответили вы? — повторил он.

Алексея Алексеевича не покоробил этот тон. Напротив, он снова вернул ему его веселость.

— Я, пожалуй, был с ним слишком резок. Я заявил, что запоздалая атака мне поможет, как мертвому припарка. Западный фронт опять потерпит неудачу из-за поспешности с подготовкой удара на новом направлении. «Если бы я знал, что все так случится, — заявил я, — то наотрез отказался бы от атаки в одиночку».

— А что вы ответили на посул двух корпусов? — продолжал свой допрос Владислав Наполеонович.

— Что по нашим железным дорогам их будут везти бесконечно, нарушат подвоз продовольствия, пополнений, огнестрельных припасов нашим армиям, — с явным удовольствием поспешил ответить Брусилов, зная заранее, какое удовлетворение получит его начальник штаба. — Я позволил себе привести еще один аргументик: что два корпуса не могут заменить атак Эверта и Куропаткина. И за «короткий» срок, какой берет Эверт для начала своей атаки, противник по своей железнодорожной сети и со своим богатейшим составом по внутренним линиям может подвезти против моего Юго-Западного фронта целых десять корпусов, а не два!

Клембовский вскочил со стула и так энергически потер широкие ладони одна о другую, что скрип кожи и хруст суставов был явственно слышен. Теперь уже и в его глазах затлел угрожающе веселый огонь.