Брусилов

Здесь, против маленькой деревушки, от которой остались лишь груды кирпича, мусора и пни деревьев, совершился за несколько дней перед тем глубокий прорыв австро-германской боевой линии. Этот прорыв, — теперь Игорь это знал, — был одним из тех ударов, которым начался доблестный июльский натиск нашего фронта. Повсюду валялись осколки снарядов, шрапнельные стаканы, пачки брошенных австрийцами и немцами патронов, неиспользованные ручные гранаты, амуниция, шанцевый инструмент…

Впереди прекрасно отделанных, глубоких бетонированных немецких окопов тянулись бесконечные ряды проволочных заграждений, исковерканных русскими снарядами, косогоры, заросшие бурьяном, полевыми цветами, алыми полотнищами лугов, покрытых диким маком… Еще недавно на эти луга шагу ступить нельзя было: тотчас угостят пулей, а то и целой очередью из пулемета. А нынче над всем этим пространством, освещенным летним солнцем, звенели, жужжали, носились тысячи мошек, шмелей, стрекоз, бабочек. Они, казалось, рождены были солнечными лучами и сыпались прямо с неба, оглушенные собственным пением и стремительным полетом.

Игорь невольно прислушался к этому торжествующему звону, и в нем самом проснулась радость жизни, сознание здоровья и силы, счастье стоять на этой земле, купленной такой дорогой ценой, «Да, такого не отдашь никому, — подумал он и тотчас же вспомнил Любиньку, жену, живущую далеко, но незримо сопутствующую ему. — Это она, ее любовь охраняли меня все эти дни, благодаря ей я сумел понять, для чего живу…» — подумал Игорь и засмеялся, как пышно сложилась у него эта мысль.

— Это от мака, — сказал он, — какой он тут пышный я сколько его!..

Поднявшись на глинистые откосы, возвышавшиеся над лугом и речкой, названия которой он не знал. Игорь подошел к низенькой, стального цвета постройке, похожей на шалаш, с тупым полукуполом. Это был австрийский наблюдательный пункт, крепкий как скала — из бетона, обитый окрашенными стальными плитами.

Около наблюдательного пункта на земле лежала коричневая сумка с плечевым ремнем. Игорь поднял ее и раскрыл. В ней, бережно сложенные, хранились письма. По почерку Игорь признал, что они присланы из деревни. Немудрящие письма на имя какого-то «Ванюши, сына нашего милого…» Там же приютился кисет с остатками махорки и еще один листок, сложенный вчетверо и писанный другою рукой. На листке старательно был выведен какой-то стишок…

Уже темнело, к востоку от разбитой деревушки, над речкой, чернела гряда холмов. Кое-где среди них замигали первые огни позднего летнего вечера.

Игорь повертел сумку, не зная, что с ней делать, потом бережно вынул из нее письма, присоединил к ним листок со стишками, сумку положил на полукупол, а бумажонки спрятал во внутренний карман френча: жаль было с ними расставаться.

Сидя в машине, Смолич прочел стишки. Они, видимо, были списаны на слух, с чьих-то слов.

Немудреные были стишки, и сочинил-то их, видимо, какой-нибудь писарь из штаба, и все-таки они чем-то взволновали Игоря. В них Брусилов величался как «сокол, хоть куда!». Игорь улыбнулся и глянул в небо, полное звезд. Никогда так легко и бескорыстно счастлив он не был. Все ужилось и сочеталось в его душе в эти минуты: и памятный рассказ о подвиге Березова, и конопатое лицо Ожередова, и дорогие черты Любиньки, и отголоски беседы у костра с Крутовским и преображением, и алые полотнища лугов, покрытые маком, и эта находка у подножия немецкого наблюдательного пункта…

XXX

В старом, разбитом, скрипящем всеми дощечками — единственном на весь поезд — вагоне второго класса было так тесно и накурено, что негде было пристроиться в нечем было дышать. В этом вагоне ехали офицерье В остальных — товарных — так же густо разместились солдаты. Поезд был маршрутный — шел вдоль фронта и без пополнения. Иного поезда напрасно было ждать из Сарн в Луцк. Игорю пришлось помириться и на том, хотя он очень устал и с радостью прилег бы.

Какие-то юные, очевидно только что выпушенные из юнкерских училищ прапорщики потеснились и опростали ему местечко, на которое с трудом можно было присесть. От общего говора сразу загудело в ушах, разболелась голова, но, пообвыкнув, Игорь стал разбирать отдельные слова, а там и весь разговор ближайших соседей.

Прапорщики сообщали друг другу фронтовые новости, а затем перешли к спору очень «принципиальному», о том, могут ли прапорщики, которых в армии кадровые офицеры считают ни за что, выказать настоящую воинскую доблесть и ничуть не уступить в доблести старым служакам?.. К спору, явно вздорному, Игорь едва прислушивался, все внимание, свое обратив к разговору о наступлении. Смоличу за все эти дни некогда было, да и неоткуда узнать, как обстояли дела на других участках, а тем более по всему фронту.

Из разговоров выяснилось, что наступление начал Сахаров на ночь на 23 июля. Он атаковал двумя корпусами район Звижень — высоты южнее Маркополя. В тот же день после полудня эта линия была уже взята, и началась атака Заложца. На следующий день Заложив и Гнидава оказались в наших руках.