Брусилов

«С ним надо держать ухо востро», — подумал Игорь, невольно, однако, поддаваясь игривой напористости Ивана Федоровича.

С живостью капризной женщины, не привыкшей ни в чем себе отказывать, Манусевич тотчас же завладел Игорем. Это был странный припадок расположения, пока что бескорыстного. Суеверный жест игрока, когда, поддавшись, внезапному вдохновению, он ставит на «темную» лошадку.

Ощущение нежности к этому строгому юноше приятно щекотало нервы. Его влекло излить ему свою душу. Он повез его к Лерме.

— Я познакомлю вас с очаровательной, необыкновенной женщиной, известной певицей. Мы с ней большие, большие друзья.

Игорь, никогда не видавший Лерму, достаточно был о ней наслышан. Он согласился принять приглашение, им руководило какое-то неясное предчувствие, какое бывает у охотника, идущего на крупного зверя.

Лерма сочно расцеловала Игоря, разглядывая его бесстыдным взором опытной женщины.

— Да он хорошенький! Прелесть какой!

В гостиной сидел еще один человек, назвавший себя Альбертом Альбертовичем Пельцем. Он оказался молодым, очень застенчивым берейтором из того манежа, где Лерма брала уроки верховой езды.

«Недаром мне все здесь напоминает конюшню», — зло подумал Игорь.

Манусевич сыпал словами, забавлял анекдотами, но от Игоря не ускользнула его повышенная нервозность, и он ничуть не удивился, когда, распрощавшись с певицей, Иван Федорович принялся уговаривать Игоря поехать с ним в клуб поужинать и там, сидя за столиком, признался ему:

— Я люблю эту женщину. Я все готов отдать ей. Вы молоды, вы еще не знаете, что такое последняя любовь. Помните Тютчева:

О ты, последняя любовь,
Ты и блаженство и безнадежность…[23]

Игоря коробило от того, что этот маленький шустрый человечек цитирует его любимого поэта в заплеванных стенах кабака. Но он молчал, потягивая сквозь стиснутые зубы шампанское.

— У меня путаная, пестрая жизнь, — откровенничал Манусевич. Блестящие глаза его стали матовыми. — Я давно утратил веру в людей. Я и в себя мало верю. Но ей я верил. И она меня предает. Вы видели этого мальчишку Пельца. Он торчит у нее ежедневно. Он молод, черт побери! Вы тоже молоды, — скажите мне, неужели молодость может заменить ум, богатство, успех?

Игорь молчал.

— Я ревную. Это смешно, но я ревную, — исповедовался Манусевич. — Какое это омерзительное чувство. Я это говорю только вам. Вы случайный дорожный спутник… Нам слезать на разных станциях и больше не встретиться. Я желаю вам всяческого счастья, и Боже сохрани вас от ревности. Но скажите, что же делать мне с этим Пельцем?

Игорь решил испытать Манусевича.

— Вызовите его на дуэль.

— Вы думаете?

Иван Федорович даже несколько смутился. Но хитренькая привычная улыбочка тотчас же дернула его губы.

— Увы! Это не для меня! — воскликнул он. — Я не привык вверять свою судьбу случаю. Я решил другое.

Быстрым движением Манусевич отодвинул стакан и, положив локти на стол, нагнулся к Игорю.

— Я пойду к вашему брату и попрошу арестовать Пельца.

— Но за что же?

— Мало ли за что можно арестовать теперь человека с немецкой фамилией, — небрежно сказал Иван Федорович.

— И брат, не разобрав дела, арестует его?

— Ну конечно, — испытующе-весело подхватил Иван Федорович, — в порядке взаимного одолжения.

— Какая гадость!

Это восклицание вырвалось у Игоря случайно.

«Этот офицерик не так прост, ему что-то надо, — решил Иван Федорович. — Своего брата он презирает. Зачем же, в таком случае, надел маску? Что заставляет его поддерживать связь с Константином Никаноровичем и его средой? Честолюбие? Карьеризм? Нет, не похоже».

Едва эти догадки мелькнули в живом воображении Манусевича, как он уже уверенно потянул нить за удачно пойманный конец.

— Ах, друг мой, — сказал он ласково, во всю ширь глаз глядя на Игоря, — вы чистый, благородный воин. В руках ваших меч, перед вами враг, и вам остается одно — сразить его. Верьте мне, мы лишены этого счастья здесь, в тылу. И жизнь запуталась, и «связь времен распалась»… Я не хочу оправдываться, я, может быть, защищаюсь презренным оружием, но иного у меня нет, и иным я владеть не умею. Я действительно поступлю с Пельцем так, как сказал. Ваш брат, — я не хочу клеветать на него, — он умный, культурный государственный человек, но он действительно исполнит мою просьбу. Почему? Да потому, что если у меня есть враг, то у него их сотня, я я помогу ему разделаться с ними. Он это знает. Константин Никанорович реальный политик. Он хочет быть капралом, раз он взял палку. Вот почему он сторонник Распутина.

Глаза Манусевича стали еще круглее и ласковее. Игорь крепче сдавил пальцами ножку фужера. С каким наслаждением он плеснул бы шампанское в лицо этому прохвосту…

Иван Федорович догадывался о его желании и внутренне торжествовал. В его план отмщения Хвостову входил новый персонаж.

— О Распутине, — продолжал он медленно, смакуя каждое слово, — толкуют у нас вкось и вкривь. Вы, конечно, знаете, что я к нему близок. Не стану скрывать — я его доверенное лицо, и благодаря мне ваш брат занимает теперь пост товарища министра.