Брусилов

За день до этого срока Брусилов в Бендерах вновь встречал царя. По пути в Одессу, куда Николай II следовал всей семьей — с императрицей, наследником и четырьмя дочерьми, царь собирался осмотреть дивизию, только что сформированную из военнопленных сербов. Смотр прошел хорошо, дивизия (около 10 тысяч человек) понравилась.

Из Бендер Брусилов поехал в Одессу. Так как главкоюзу надлежало присутствовать при встрече в Одессе, а вагон его нельзя было прицепить к царскому поезду, то ехал он в одном купе с дворцовым комендантом Воейковым. И здесь, в поезде, и в последующие дни в Одессе главнокомандующему фронта думалось только об одном: как его войска готовятся к наступлению? Тем более досадно и обидно было ему, что царь, верховный главнокомандующий армии страны, которая, как мы теперь знаем, стояла на грани катастрофы, практически не занимался военными делами. Это бросилось в глаза Брусилову еще на Военном совете 1 апреля, во время же поездки в Одессу стало особенно явным. С царем не было офицеров Генерального штаба, с которыми можно было бы посоветоваться по военным делам, и единственная связь верховного главнокомандующего с фронтом заключалась в том, что по вечерам он получал сводку сведений о происшествиях на фронте. Как узнал Брусилов, и в Ставке царь крайне мало занимался управлением войсками, главным образом оно заключалось в том, что в 11 часов утра он выслушивал доклад начальника штаба и генерал-квартирмейстера о положении на фронте.

В Ставке царю было просто скучно. Поэтому он и разъезжал по стране — то в Царское Село, то на фронты, а теперь вот вез семью в Одессу и Крым. Несколько дней Брусилов имел честь завтракать за царским столом, между двумя царевнами. Царица к столу не выходила, но на второй день, уже в Одессе, Брусилова пригласили в ее вагон.

Черты лица Александры Федоровны Романовой (в девичестве — Алисы Гессенской) были правильными, но неподвижными, неменяющимися, и потому лицо не оставляло впечатления красивого и привлекательного. Говорила царица по-русски свободно, но несколько напряженно, как говорят иностранцы. Приняла Брусилова она сдержанно, и уже один из первых вопросов заставил генерала насторожиться:

— Готовы ли ваши войска наступать? — проявила императрица неожиданный интерес к военным делам. Подготовка операции велась в строжайшей тайне, и лишь предельно ограниченный круг лиц знал о времени ее начала. Поэтому Брусилов ответил очень сдержанно:

— Еще не вполне, ваше императорское величество, но рассчитываю, что в этом году мы разобьем врага.

Но царица задала второй вопрос на ту же щекотливую тему:

— Когда вы думаете перейти в наступление?

Это еще более встревожило Брусилова, и ответ был откровенно уклончивым:

— Пока мне это неизвестно, это зависит от обстановки, которая быстро меняется, ваше величество. — И чтобы прекратить нежелательный разговор, тут же добавил: — Такие сведения настолько секретны, что я их и сам не помню…

Надо объяснить причину осторожности Брусилова. Буквально вся страна, от неграмотных крестьян до высокопросвещенных интеллигентов, шепотом, а иногда (все чаще) и вслух говорила, что царица, немка по происхождению, окружена немцами, что измена свила гнездо в самом царском дворце, что в Берлине назавтра же знают все планы русской Ставки, что идут уже тайные переговоры о сепаратном мире с Германией… Эти слухи, позорящие царскую семью, с удовольствием повторяли и распространяли буржуазные деятели, мечтавшие о приходе к власти. Вскоре они, в лице П. Н. Милюкова, заговорили об этом и с думской трибуны…

Главнокомандующий Юго-Западного фронта, опытный и умный человек, монархист по убеждениям, не мог верить и не верил этим слухам. Ныне мы знаем, что за шесть с лишним десятилетий, прошедших с того времени, историкам (советским и зарубежным) при всем старании не удалось обнаружить никаких данных, подтверждающих хоть в малейшей степени как разговоры об измене царицы, так и слухи о намерении заключить сепаратный мир с Германией. Но доподлинно было известно уже тогда и не подлежит никакому сомнению ныне, что на царицу имел абсолютное, мистическое влияние Григорий Распутин. Царица ничего не скрывала от «старца», а вокруг него собрались самые темные и гнусные личности, от которых следовало ожидать всего, в том числе и шпионажа. Цепочка могла быть очень длинной: царица, искренне — Распутину, «старец», уже из собственных расчетов — своему секретарю Арону Симановичу, этот оборотистый молодой человек, по долгу службы — известному проходимцу и аферисту Митьке Рубинштейну, который снабжал «старца» деньгами и тем самым держал могущественного царского фаворита в узде.

А дальше — разливанное море самых подозрительных лиц, среди которых не последними были сионисты и масоны, имевшие и во время войны устойчивые связи с Германией. Вот почему Брусилов, даже и не будучи в курсе всех подробностей, ставших известными много позднее, воздержался от прямого ответа императрице. И уже сам этот факт наглядно характеризует атмосферу, господствовавшую в верхах Российской империи.