Брусилов

— Бог миновал, Аркадий Николаевич,— возразил комдив,— что уж тут! Если эдак пойдет дальше, назавтра обязательно общий штурм, и вся укрепленная полоса противника от дороги на Дерно до Носовича будет в руках нашего корпуса, вы увидите!

И, распушив свою рыжую с проседью бороду, которой он славился во всей армии, командир дивизии повел голубыми глазами по лицам слушателей и среди них узнал только что подошедшего Игоря.

— А, капитан! Дорогой мой! С хорошим почином! А? И этакий скрытник! Представьте, господа, нарочно приехал посмотреть на наше торжество за день до прорыва — и хотя бы слово! Уж я умолял его: «Вы на ушко мне, когда начинаем?» — а он только разводил руками: «Нам знать не дано ни дня, ни часа!» Этакий хитрец!

Генерал засмеялся, подрагивая животиком, белый «Георгий» запрыгал в петлице на его пухлой груди.

— Ну, господа, я еду! Желаю вам успеха на новой квартире,— Не угодно ли со мною? — обратился он к Игорю. — Проедем вдоль линии и в штаб, к самовару.

Игорь отказался, ему хотелось поговорить с Звездинским, его тянуло к старым знакомцам: какая-то крепкая нить связывала его с ними.

Внимательно выслушав рассказ Игоря о том, что ему удалось увидеть на наблюдательном пункте, Звездинский заметил, что, однако, и нам порядком досталось. Огонь по батареям его дивизиона отличался особенной точностью, и, сколько раз он ни менял позицию и как ни маскировался, австрийцы неизменно нащупывали его.

В одной только второй батарее из пяти офицеров выбыло трое и тридцать девять нижних чинов!

— А Линевский? — невольно вскрикнул Игорь.

— Линевский, кажется, жив,— невозмутимо ответил Звездинский.— Он очень милый человек, не правда ли? Сейчас его батарее предстоит новое дело.

И полковник вкратце сообщил, какого рода задачу предстоит выполнить.

XII

— Случилось то, чего я боялся...

Владислав Наполеонович Клембовский оторвался от сводок, в которые углубился настолько, что не слышал, как резко хлопнула дверь и вошел Брусилов.

Начальник штаба не распознал по звуку шагов, как обычно, в каком настроении главнокомандующий. Клембовский был полон тем торжествующим чувством, какое не в силах утишить даже самое холодное рассуждение, непреложно убеждающее, что в блестящем результате предпринятых действий нет ничего неожиданного.

Владислав Наполеонович обладал в достаточной мере способностью невозмутимо взвешивать все «за и против» задуманной операции, спокойно предвидеть будущее, смотреть в глаза непредвиденным случайностям. Но это отличное качество для начальника штаба осложнялось в нем горячим темпераментом игрока, азартом прирожденного охотника и «военной косточки», с головою отдающегося упоению удачей. А то, что говорили сухие сводки, пьянило без вина! К 27 мая было взято в плен: тысяча двести сорок офицеров и свыше семидесяти тысяч нижних чинов! Не надо быть специалистом, чтобы ясно представить себе, каких огромных успехов достигли войска Юго-Западного фронта. Мало того, не нужно знать, как знал Клембовский, всю обстановку и обстоятельства, в каких происходили бои, чтобы с уверенностью определить эту огромную удачу не как случайное временное явление, а как доброе начало оправдавшего себя обдуманного со всех сторон предприятия.

Это было то состояние войны, которое зовется победой.

Клембовский уже готов был громко произнести это слово. Его высокий, широко развернутый лоб, смуглые подтянутые щеки, темный бобер головы, все в его угловатой, высокой фигуре излучало невольное охотничье торжество, когда он оглянулся на шаги Алексея Алексеевича и ответил смеющимся, блестящим взглядом на приглушенное восклицание главнокомандующего. Только поймав на себе огонь недовольства в глазах Брусилова, Владислав Наполеонович понял значение обращенной к нему фразы, но все еще не сумел объяснить себе, откуда в такую минуту могло прийти возмущение...

Он так и остался молча сидеть перед главнокомандующим, недоуменно поводя глазами.

— Мы брошены без поддержки соседей, - пояснил Алексей Алексеевич, заметив растерянность Клембовского, и сел против него в кресло с тем решительным жестом, какой всегда появлялся у него, когда перед ним возникал новый барьер.

— Но, Алексей Алексеевич, как же так? Я не пойму... — начал было Клембовский, только сейчас схватив существо возмущения Брусилова. Давеча он ушел так далеко в своих мыслях, что совсем забыл о том, что за полчаса до этого главнокомандующий вызван был по прямому Алексеевым. Значит, разговор с Михаилом Васильевичем...— Ведь еще пять дней назад вы имели беседу с Алексеевым, и он заверил вас, что больше оттяжек не будет, что Эверт перенес свой удар с первого июня на пятое и это уже окончательно.

— А сегодня опять старая песня! Опять оттяжка и даже без срока!

Брусилов сжал в кулаке подвернувшуюся ему ручку, с еще влажными чернилами на пере.