Брусилов

Игорь почти выкрикивает эти последние слова и разом обрывает речь. Запал и слова иссякли перед картиной, которая ему самому только что открылась во всей своей неприглядной оголенности. Он недоволен своей неуместной откровенностью, Он пристыжен своей мальчишеской несдержанностью. Ему все становится безразличным, скучным, и голова сразу начинает работать яснее, трезво.

— Но наступление при настоящих обстоятельствах,— говорит он отчетливо, вразумительным тоном, — едва ли выгодно и возможно. На фронте ощущается недостаток не только орудийных, но и ружейных патронов. Последних расходуется в сутки три с половиной миллиона, а отпускается три миллиона...

Игорь вспоминает разговор Брусилова с великим князем и хмурый взгляд, брошенный им на Сергея Михайловича.

— Кроме того,— продолжает Игорь,— надо выждать прибытия укомплектований... Главный штаб задерживает их высылку... и, как вам хорошо должно быть известно, ваше высокопревосходительство, войска получают одну-две пятых того, что им потребно... Но самое главное,— начиная опять горячиться, добавляет Игорь,— то, что мы никак еще не можем добиться прибытия обещанных корпусов с Западного фронта. К седьмому июня выгрузилось только три полка и четыре батареи! Наконец, необходимо закрепиться на фронте на случай натиска превосходящего противника. Неприятельские силы растут. Они прибывают отовсюду — и с запада, и с других наших фронтов.

— Бездействующих фронтов,— согласно кивая лысиной, поддакивает Зайончковский, и улыбка сбегает с его губ. Он теперь сосредоточенно-строг, по-серьезному внимателен.

Чтобы утишить вновь нарастающее волнение, Игорь отчетливо заканчивает:

— Вот какие соображения заставили главное командование согласиться отложить переход в наступление до восемнадцатого июня.

— Да, но и от этого уже отказались! — не удерживается Каледин, и подвижное лицо его морщится, как от зубной боли.

— Отказались,— подтверждает Игорь и сам удивляется внезапно посетившему его спокойствию. Он смотрит на перекошенное лицо командарма, и ему становится смешно и жалко. Немудрено, что солдаты не уважают и не любят этого человека, никогда не умевшего внушить им к себе доверие. — Отказались, потому что, как доложил начальник артиллерийского снабжения, огнестрельные запасы уже перерасходованы. Ружейных патронов недоотпустили фронту за последние три дня по одному миллиону ежедневно!

— Черт знает что такое! — ударяя себя по коленям, взвизгивает Алексей Максимович.

Наступает долгая, тягостная пауза. Каледин сидит в своем кресле, так и не отнимая ладоней от колен. Зайончковский легонько посвистывает, сморщив губы и барабаня пальцами по подоконнику.

За окном слышен нарастающий шум ливня. Испуганно трепещут блестящие от влаги листья.

— Исключение, как всегда, для девятой армии,— сквозь зубы цедит Андрей Медардович, точно этой поправкой он стремится внести ясность в заявление капитана Смолича и найти выход.

— Девятая армия не должна прекращать преследования разгромленных сил Пфлянцера,— деловито возражает Игорь.— Но что всего более тормозит дело — это спор из-за третьей армии,— переходит Игорь к следующему пункту своих доказательств.— Неясная директива ставки допускает двоякое толкование помощи третьей армией нашему фронту. Алексей Алексеевич полагает, что она должна войти в состав его фронта.

Игорь непосредственно обращается к Зайончковскому. Он знает, как заинтересован комкор-30 в этом деле.

— Ну, само собой разумеется! — восклицает генерал уже без тени иронии.

— Против этого протестовал Эверт,— возражает Игорь.

— Как же иначе! — взмахивает руками Каледин и на мгновение остается так, замерев неподвижно.

— Алексеев решил вопрос в пользу Эверта, — строго докладывает Игорь.

— Ах, старая лиса! — Руки Каледина бессильно падают. — Старая лиса!..

— Эверт умеет заговаривать зубы,— говорит Зайончковский куда-то в пространство, в сплошную сеть дождя,

— Но одумавшись,— продолжает Игорь.— Михаил Васильевич признал правоту Алексея Алексеевича и дал телеграмму, что третья армия передается в его полное распоряжение. Таким образом наш фронт усилен целыми пятью корпусами!

— А Западный снова отложил свое наступление,— подхватывает Каледин.— Мой правый фланг ничуть не обезопасен. И эти лишние корпуса так же принуждены будут стоять, как стояли...

Нос вытянем — хвост увязнет, — поддакивает Зайончковский, но в его глазах Игорь читает удовлетворение: «Зато я могу быть спокоен за правый фланг своего корпуса».

«Маленькие люди, маленькие люди...» — думает Игорь, и снова в нем закипает обида,

— Однако это не мешает главнокомандующему выполнять взятую на себя задачу,— говорит он с подчеркнутой значительностью.— Покинутый своими боевыми товарищами, он продолжает победоносное наступление. К десятому июня нами взято пленными четыре тысячи тринадцать офицеров и около двухсот тысяч солдат!

Генералы невольно подтягиваются, горделивое чувство пробуждается в них: как-никак в этом триумфе есть доля их участия. Но тотчас же личные незадачи берут верх.