Брусилов

Брусилов проезжал, и, видимо, сознательно, самыми «гиблыми» местами. Однажды, когда шла усиленная перестрелка, он приказал шоферу ехать прямиком по открытому месту. Был полдень, тени не было, палило солнце, и отовсюду была видна одинокая машина, подпрыгивающая по буграстому полю. Они держали направление на одинокое дерево, корявую ель, стоящую на ровном месте в нейтральной зоне. Машину начали обстреливать.

У дерева Алексей Алексеевич приказал остановиться, сошел с машины и, крикнув, чтобы его ждали, нырнул в оказавшийся поблизости блиндаж. Шофер ворчал, обеспокоенный неумолкающей стрельбой. Игорь недоумевал, зачем понадобилось Брусилову подвергать себя понапрасну риску. Через четверть часа главнокомандующий появился сияющий, окруженный несколькими молодыми офицерами.

— Не убили? — смеясь, спросил он шофера.

— Никак нет,— угрюмо ответил шофер.

— И не могли убить,— подхватил Алексей Алексеевич, оглядывая присутствующих помолодевшими глазами.—• Он думал, что я хочу показать свою удаль, подвергаясь опасности... А я хитрый. Вы видите это дерево? Оно служит ориентиром и нам и немцам, Кто же станет палить в него из орудий! А винтовочные пули не долетают...

Игорь уже много позже понял, что и этот случай служил главнокомандующему одним из своеобразных приемов подъема духа в людях: Алексей Алексеевич спешил рассеять во всех и а каждом уныние и заставить заострить «сметку». Он знал, какие настроения рождались в солдатской массе за последние дни неурядиц. Он не позволял созреть этим настроениям, Он напоминал всем, что с ними он — Брусилов, хитрый человек, каким может быть всякий, если не захочет дать себя в обиду. Он не уставал повторять:

— Каждое дело надо доводить до конца. Вот у вас сердобольное начальство не довело атаки до конца под предлогом, что много было потерь... По-вашему, хорошее начальство? Нет! Дрянь! Тряпка! Неуч! Если атака ведется правильно, грамотно, ее обязательно нужно довести до конца, и потерь будет меньше. Повторение незаконченной атаки обойдется еще дороже. Это знает каждый старый солдат. Отступающего нужно преследовать неотвязчиво, до полного разгрома...— И, хитро прищурясь, оглядывая слушателей, добавлял, точно доверяя глубокую тайну: — А если кто-нибудь там, наверху, испугается, что много потерь, и, не закончив дело, решит взяться за врага по-другому, то... тут уж нам с вами ничего не поделать — приказ перестроиться выполнить придется и как можно скорее, не теряя духа,— приниматься снова за добрую драку. А иначе что же выйдет? Кто-то там по сердечной слабости напутает, а мы ему должны помогать и дальше путать? Тебя толкнули, так ты и вовсе лег наземь? Так, что ли?

Двадцатого июля бой шел по всему фронту гвардейской и 3-й армии. Но напряженность его ослабела. Это почувствовалось тотчас же. Брусилов выехал в расположение 17-го корпуса 8-й армии, где решил лично руководить операцией, а Игоря спешно отправил в своей машине по его назначению, к Безобразову. В тот же день Алексею Алексеевичу доставили из штаба фронта телеграмму, извещавшую его, что из ставки пришло пожалование главнокомандующего Юзфронтом оружием, украшенным бриллиантами, за поражение австро-венгерских армий и взятие их сильно укрепленных позиций на Волыни, в Галиции и в Буковине 22—25 мая. Алексей Алексеевич прочел телеграмму мельком, садясь в машину. Игорь поздравил его. Главнокомандующий бросил по-французски:

— En се moment cela ne m'interesse pas! (В настоящий момент меня это не интересует! (фр.))

Но когда Игорь уже отходил от машины, Брусилов неожиданно окликнул его и, задорно прищурившись, шепнул на ухо:

— Вру! Для меня это имеет значение именно теперь. Поеду в семнадцатый корпус хвастаться. Еще как пойдут за мной молодчики!

И, махнув шоферу трогаться, откинулся все с тою же озорной улыбкой на кожаную подушку сиденья.

XXVI

Игорь приехал к Безобразову в самое неудачное время. Составленная Безобразовым директива для атаки вызвала решительные возражения не только штаба фронта, но и Ставки, на которую командующий уповал всего более. Все последние дни шли бесконечные препирательства между штабами Особой армии и Клембовским, ни к чему не ведущие.

Безобразов орал так громко, что Игорю, сидевшему в приемной, было слышно все от слова до слова. Безобразов допекал графа Игнатьева, почему тот не догадался тотчас же связаться с «этим солдафоном Клембовским» и заявить ему, что командующим уже даны словесные указания атакующим частям...

— Пусть теперь пеняет на себя. Нашлись няньки! Так нате же вам! Телеграфируйте им о неготовности к атаке... Видеть не могу эту лошадиную морду! — лаял Безобразов, и Игорь представлял себе, как он шлепает отвислой нижней губой и пускает пузыри.— У него только одно на уме — брать барьеры. Но я не желаю ломать из-за него шею. Я терпеть не могу concours hippiques (Конные состязания (фр.)). Буду проситься к Эверту. Этот никуда не торопится. Он любит думать.

Игнатьев несколько раз пытался приглушенным голосом прервать командующего, но напрасно. Наконец Безобразов взвизгнул: