Бруски. Книга IV

– Шефы – что? Шефы, они полезные. А вот про мотоциклетку расскажу. Вы знаете, почему я мотоциклетку на автомобиль сменял? Нет? Так вот какая история. У меня ведь Зинка-то с гонором. Вон она, как пава, расхаживает. И в девках с гонором была, да я ее обманул. Бывало, пойду к девкам, а они от меня нос воротят – печник, одно слово. Так я потом научился и стал другое говорить: «Я, мол, слесарь». А в башку-то ко мне не залезешь. Вот и наскочил на свою Зинаиду. «Кто ты есть?» – «Слесарь, мол». Ну, она выкатила за меня, как за слесаря. Да потом все раскрылось. Пришел я с работы весь в глине. Ясно, печная работа. Она и спрашивает: «Егорушка, что это у тебя одежа какая?» А так и так, мол, то да се. Она и догадалась. В развод давай. Хорошо – тесть уговорил…

Все знали, что Куваев женился недавно, что все это он врет, и потому безудержно хохотали. А Куваев продолжал, бессовестно путая правду с выдумкой:

– Ну вот, купил я мотоциклетку и думаю: «Вот посажу Зинаиду, городом промчусь, она глаза вылупит, а я ей и брякну: «Ну, не хотела за печника выходить? А вот видишь, как тебя катаю». Ну сел, повез. Смотрю, она нос гнет. «Что? – спрашиваю. «Да что, слышь, это за машина: лошади ее боятся, а извозчики дороги не дают. Автомобиль, вот та – машина». Ну я и руками развел. А когда приехал к нам на завод Орджоникидзе… Нарком тяжелой промышленности, думаю, приехал. Ежели работа моя ему понравится, то буду просить. Ну, осмотрел он мою работу, хлопнул меня по плечу и говорит: «Молодец, Куваев. Какую награду за дела хочешь?» – «Машину, мол. Автомобиль. А то жена не хочет на мотоциклетке мотаться».

Люди смеялись. Смеялись над собой, над своими неудачами в прошлом, над прорывами. Кто-то напомнил, – и Рубин подтвердил, – как сходил первый трактор с конвейера.

– Помните, мы телеграмму дали в Москву: «Сняли с конвейера первый трактор». Оно ведь так и было, трактор не сошел с конвейера, а мы его под «Дубинушку» стащили.

Тут, у большого костра, смеялись, горланили песни, танцевали фокстрот, румбу, хихикали, хохотали, рассказывали сальные анекдоты, многие от таких анекдотов морщились, отворачивались, иные смаковали их и в темноте «щупали» чужих жен. Даже Рубин, этот тихо улыбающийся пугливый человек, и тот рассказывал анекдот про какого-то старого перса.

– Ба-а, – промычал Кирилл и ушел ко второму костру.

Тут шла своя жизнь. На куст была прикреплена карта Союза. У карты на коленях стояла Феня и двумя пальцами придерживала ее. Рядом – Павел Якунин. Он рассказывал о своем предполагаемом полете и водил по карте палочкой. Тут же сидел и Арнольдов и те, кто ушел от большого костра.

– Мы должны лететь таким маршрутом: Москва – Ростов – Тифлис… Побережье Каспийского моря… Алатау… Памир… Дальний Восток. Тут нас должны встретить с горючим. Если нам удастся горючее принять в воздухе, мы не сделаем посадки и полетим дальше – на север, через Арктику… – Павел подробно рассказал" о будущем полете. Говорил о ветрах, о нестерпимой жаре, о пурге и метелицах, которые непременно встретят их на пути. Говорил он спокойно, хладнокровно. Но перед зарей он вдруг заговорил о своей мечте – о полете в стратосферу. Тут он весь ожил, преобразился… Он высмеял фантастический полет, описанный Жюль Верном, рассказал о попытках крупных ученых подготовить полет ракеты с людьми, о той ракете, над которой сейчас работал сам вместе с передовыми инженерами Союза. Все, кто слушал Павла, следя за его рассказом, уже ходили по Луне, путешествовали по межпланетному пространству… И вдруг – Павел резко оборвал рассказ: на него в упор смотрела Феня. В предутренних сумерках глаза ее горели… и Павел почувствовал, как что-то сильное пронзило его.

– Девушка, – безгласно прошептали его губы. – Девушка.

И губы Фени тоже безгласно ответили ему, а глаза покорно опустились, и карта выпала из рук.

Среди слушателей произошло замешательство, но все, кроме Кирилла, сочли, что Павел устал, потому и смолк. В это же время от большого костра привалила ватага полупьяных мужчин и женщин.

– Гулять! Гулять! – кричала Стефа и со всего разбегу, ломаясь, играя бесшабашную девчонку, кинулась к Павлу и села у него в ногах.

Но Павел на нее посмотрел так, что она оторопела и отодвинулась от него. Павел поднялся. Подал руку Фене, и они вдвоем пошли от костра в сторону луговинных долин.

– Да она же холостячка! – закричала им вслед Стефа…

…Они шли луговинной долиной.

Сухие травы – белая ромашка, дикий клевер, бронзовый полынок – били их по ногам и обдавали пряной пылью.

«Будто в море», – мелькнуло у Павла, но и об этом говорить не хотелось. Хотелось одного: вот так держать за руку Феню, эту рыжеголовую девушку, вместе с ней шагать до устали, до изнеможения.

И они шли – вдвоем, рука в руку. Далеко позади остались потухающие костры, крики, смех людей… Затрещали кузнечики в травах, и солнце заворошило своими длинными, тягучими лучами в камышах… а они все шли, шли, шли… и молчали.

– Павел, – неожиданно, еле слышно проговорила Феня, – Павел, – и упала на колени, точно кланяясь земле и сухим травам…