Брусничное солнце

Михайлов день закончился, но праздничное настроение еще оставляло отпечатки на горожанах — цветущие улыбчивые женщины, хохочущая ребятня, юрко ныряющая под сами ноги. И помятые, понуро бредущие мужчины с припухшими веками, избегающие громких голосов и резких движений.

Горбатовский уезд Нижегородской губернии выглядел побогаче — большая часть грунтовых улиц была покрыта камнем, между широкими деревянными домами с яркими наличниками удобно устраивались дремлющие аккуратные сады, по небольшим дворам скакала малышня, добродушно улыбались в бороду устроившиеся на порогах старики. Иногда встречались и дома из камня — холодные и неприглядные, они предназначались для работы.

Ближе к площади домики становились плотнее, едва ли через некоторые из них можно было протиснуться. Осенняя ярмарка набирала обороты, оживляла заполненную людьми улицу. Заметив интерес Варвары, Яков расслабленно выдохнул, привлекая ее внимание.

— Ждал, понравится ли? — В голосе Глинки искрилось веселье, пока взгляд метался от прилавка к прилавку, от резных зеркал к соседствующим рядом громким курам. От лотка с пряниками к пестрым платкам из козьего пуха.

— Подобный интерес аристократия подняла бы на смех, знаешь?

— Бесспорно. Но многие из них — яркозадые павлины…

Задумчиво прикусив губу, Варя рванула вперед, утягивая за собой хохочущего во весь голос Якова.

— Ну Варвара…

Когда солнце опустилось, разукрашивая небо в красный, многие лоточницы и купцы уже разбрелись, отправились отогреваться в теплых домах и считать выручку. А она все никак не могла остановиться — от лавки к лавке, смеясь, пропуская шелковые ленты через ледяные пальцы, прикладывая то одну, то другую к черной копне волос Якова. Он милостиво позволял ей забавляться, уголки губ подрагивали от сдерживаемой улыбки. А потом он грел ее озябшие ладони в своих, морща нос так, будто делает великое одолжение, удостаивая барыню такой чести. Тогда Варвара хохотала и пыталась погреть его, наслаждаясь шипящим ворчанием и тем, как в смущении проступает румянец на высоких скулах. Каждый раз он неловко выворачивался и перетягивал ее интерес на очередную лавку.

К сумеркам оба вусмерть озябли и проголодались, пыл Вари поутих.

— Погоди, я хочу показать тебе еще кое-что перед тем, как мы отправимся в дорогу. И нам нужно купить седельные сумки…

— Обратимся в лошадей? — В голосе барыни послышался страх, неожиданно ясно вспомнилось, как больно ломаются в обращении кости.

— Что унесла бы ты, пони? — лукаво подмигнув, он повел задыхающуюся от возмущения Варвару вдоль стен домов к другой стороне площади. — Погоди пыхтеть, никогда не узнаешь, пока не перекинешься… Я бы предпочел волков — и теплее, и выносливее.

Ответить она не успела, взгляд зацепился за вертеп[1], у которого толпились дети. Временами их громкое веселье сменялось истошным визгом, некоторые бросались в рассыпную, но быстро возвращались на свои места у домика.

— Ты привел посмотреть меня на детскую потеху? — Удивленно изогнув бровь, Варя повернулась к Якову, тот нетерпеливо подтолкнул ее к вертепу.

— Давай, Брусничное солнце, будто под тебя сказка писана, ты только посмотри.

И Варвара увидела. Но сначала не сценку, по которой плясали маленькие куклы под громогласное улюлюканье. Нет, она увидела Якова. С покрасневшим от холода кончиком носа и горящими глазами. Ребенка, скрытого глубоко внутри, того самого, что не умел принимать тепло и ласку, неловко сторонился греющего дыхания в лодочку сложенных рук. Ершистого, неспособного принимать и отдающего грубо, настырно и нахраписто. Нетерпеливо метающегося горящим взглядом от нее к вертепу, потому что желание поглядеть на ее реакцию было слишком велико, почти терзало.

Она не смогла отказать себе в удовольствии нежно провести ладонью по щеке Якова. Зрачки колдуна расширились, он крупно вздрогнул, но от ледяных пальцев не отстранился, взгляд медленно опустился к ее губам, заставляя Варвару едва слышно судорожно вдохнуть.

— Прости, я…

Отдергивая руку, барыня неловко перевела взгляд на вертеп, не замечая, что Яков продолжает смотреть только на нее.

А там уже вовсю шло сражение:

Маленькая девочка защищала свою семью от страшного чудовища, меч в ее руках был деревянным, но алая ткань, развевающаяся вокруг, напоминала языки пламени, и зверь бросался из стороны в сторону, неспособный одержать верх.

«Доколи я жива, и свет любви горит в моей груди, тебе сюда не подойти!»

Стенала и прижимала к груди сверток сидящая в углу мать, в иступленном рыдании вскакивала, но понимание, что дочери она не поможет, заставляли ее опускаться на тряпичные коленки вновь. Понимание или страх? Грудь Варвары сжала тревога.

Словно завороженная, она следила за меленькой героиней, защищающей остатки своей семьи вместо взрослых родителей. Чувствовала, как холодеют кончики пальцев, когда взвивались вверх красные платочки, опускались на короткую сценку и свисали вниз кровавыми разводами. Движения девочки становились медленнее, подламывались ножки, но в голосе звенела сталь, а в ужах Варвары набатом били два слова:

«Тебе не подойти, не подойти, не подойти…»