Брусничное солнце

Ошибаешься, Яков, еще никогда я не чувствовала себя настолько жалкой и разломленной.

Укладывая лоб на руки, Варвара закрыла глаза, делая шумный вдох. Все плыло, а легче не становилось. Врали все, когда говорили, что пьянство помогает забыть горе, что в водке найдется спасение. Пиво травило не меньше собственных мыслей, ее воротило.

Скамейка напротив тихо скрипнула, удар по деревянной столешнице разнесся гулом в ушах. Варвара приподняла голову.

К ее кувшину присосался потрепанный незнакомец — рубаха разодрана от ворота до плеча, на губе разлился фиолетовый синяк, поднялся вверх по скуле, а кожа на переносице лопнула, оставляя неприглядную полосу подсохшей крови. Сделав пару жадных глотков, он застонал в пустое глиняное горло, шумно поставил посуду обратно на стол и вытер рот широким рукавом с маслянистыми пятнами.

— Ежели вкусно, так сам себе и закажи. — Язык заплетался, голос ее подвел, запнулся на последнем слове, Варвара озадаченно нахмурилась.

Юноша не устыдился, икнув, нажал пальцами на разбитую губу и поморщился, невозмутимо передергивая плечами.

— Отвратное пойло, да разве ты иначе уймешь боль душевную…

— Не латает оно ничего, не придумали еще такого лекарства. На время глушит. — Убирая одну руку от лица, Варя потянулась к кувшину, потрясла вниз горлышком, убеждаясь, что он действительно опустел. И со вздохом сожаления поставила обратно на стол. Следовало бы заказать еще, но тогда ноги перестанут держать, она не добредет до комнаты.

— Вот чего вы бабы такие непонятливые и мерзкие? — Он обреченно махнул в ее сторону рукой и улегся напротив, копируя удобную позу. Ей пришлось задрать голову, чтобы встретиться взглядом с ореховыми глазами, тот в ответ глядел не мигая, жал губы. — Все для вас делаешь, а вы, бестолковые, хаете только, голосите и клянете на чем свет стоит. Дура дурой, ой какая же моя Забава глупая бестолковая баба…

Ей бы оскорбиться, подняться с лавки и уйти прочь от вусмерть пьяного соседа. А Варвара осталась. Сжала губы, пытаясь сдержать понимающую улыбку… Вот оно как, видно многие топят свои разбитые сердца в самагонке да пиве. Одинаково у них судьба складывается.

— Оставила тебя, да?

— Да какое там, — устроив удобнее черную кудрявую макушку на вытянутой руке, он постучал пальцами по протянутой кисти барыни, та не отдернула. — К ней Иван Васильев, сын Панкратова сватается, богатый, дом чашей, крепостные свои. И оденет, и причешет, дура в руки никогда больше ничего тяжелее зеркала не возьмет. А она все люблю тебя, Васенька, люблю. Что я дам ей? Жалкую хибару с проваленной крышей? Не хочу такой судьбы для Забавы. Ее батюшка рад, весь лоб о церковный пол расшиб, а она носом воротит, ко мне ночами бегает.

Путаясь в словах, глотая окончания с вязкой слюной, он запнулся, тряхнул кудрявой головой, та соскочила с руки и лоб громко упал на столешницу. Теперь его голос звучал глухо:

— Любовь — это отпустить, ежели знаешь, что там ей будет лучше. Верно говорю?

— Не верно. Я бы с Яковом на болотах осталась, я бы там самой счастливой стала, сама знаю.

— От, говорю ж, с одного вы теста все сделаны. Дурные. Верные ты вещи говоришь: болото, бедняцкая это топь, она ж силы ваши жрет, красо-т-т-у-у-у. — Он завыл на низкой ноте, упираясь разбитым носом в локоть, шумно вздохнул, а голос задрожал. Кажется, еще немного и расплачется. — Я и сказал, что нету меж нами любви, что потискал пару раз, дак это так, для души и хрена. Много чего наговорил, грязного, плохого, иначе ее под венец к другому не прогонишь, только так она заглядываться перестанет…

И что-то в опьяненном разуме сложилось: вспомнились все слова и взгляды, сказанные до злополучного дня, все объятия, вся поддержка. А отверг ее Яков после колдовской напасти, после сна, в котором Самуил обрел плоть, потащил ее за собою волшбой.

Сердце испуганно дернулось, ударилось о грудину так сильно, что Варвара охнула. Поднимая голову со стола, прижала руки к груди. Загудело в ушах, барыня скользнула недоверчивым взглядом по мирно сопящему пьянчужке.

— Эй, так выходит, ты ей солгал? — Обходя стол, Глинка запнулась, чуть не рухнула на незнакомца сверху. Отчего-то сейчас его ответ был жизненно важным, тревога резво взобралась на загривок, вцепилась в глотку. — Я с тобой говорю! Лгал ты ей, что не любишь? Ради блага ее лгал?!

— Для меня во всем мире дороже ее не сыщешь. Забавушка, душа моя, умереть бы прямо сейчас, чтоб ты счастливой стала… — Голос перешел в шепот, а шепот в гулкий пьяный храп.

Варвара этого уже не услышала. Прижимая ледяные подушечки пальцев к губам, она металась взглядом по столам и хохочущим за ними людям.

Что, если Яков соврал? Не желал он прощаться с нею, оттолкнуло что-то. Разве заключал бы он договор, не мысля о выгоде? Ежели не любовь, то загадал бы он нужное, прежде чем с ней разойтись. А он…

Робкая надежда попыталась согреть щеки, скользнуть глубже, под кожу. Но следующая мысль обдала Варвару животным ужасом. Что такого он узнал, что прогнал ее так резко? Что сейчас творится у болот?