Брусничное солнце

Аксинья сидела в излюбленном кресле-качалке, накинув на ноги пушистую козью шаль, в руках у нее было вязание — излюбленная забава. Заметив внучку, она широко улыбнулась и помахала рукой, подзывая ее. Ноги понесли вперед сами. Все быстрее и быстрее, переходя на бег, Варвара боялась оторвать от нее взгляда, боялась, что моргнет и та растает. Как же велика была тоска…

— Бабушка… — она упала на колени, обхватила ноги Аксиньи, прижимаясь к бедру щекой. Настоящая, ее можно обнять, не видение… — До чего же скверный мне снился сон.

Сморщенная дряблая рука опустилась на волосы, понимающе погладила, перебирая густые черные пряди. И Аксинья с сожалением тяжело вздохнула.

— Не ко времени своему ты здесь, рано, Варенька. Сколько же всего на твою долю выпало, как тяжко ты жила.

Не сон. Не причуды собственного сознания и не воображение. Барыня плотно зажмурилась, вцепившись в пышную юбку бабки:

— Умерла?

Аксинья смолчала. Все продолжала гладить ее по волосам, шепча что-то под нос совсем неразборчиво. А затем заговорила совсем о другом. Варвара почти не слышала ее, перед глазами всплыли образы: растрепанная Авдотья с глубокой резаной раной от виска до губ, распластанный на земле Яков. Он глядел в небо с улыбкой, будто уже смирился, прощался. Если их нет здесь, значит выжили?

— … не серчай на нее, всегда добра для тебя желала, ты единственное ее дитя, самое ценное, что в ее жизни было. А что резка и холодна, так такой у Настасьи нрав, не умеет она свои чувства выразить. Все из благостных побуждений сотворено было. — Когда Варвара подняла голову, заглядывая Аксинье в глаза, она усмехнулась и потрепала внучку по щеке. Неожиданно ее благодушный образ переменился, полыхнул черным, бабушка вскинула голову, оглядывая поляну у дуба. — Надо же, следом его утянула. Добилась своего.

Варвара обернулась так резко, что должна бы заныть шея. Да только болеть уже было нечему — тело легкое, словно пушинка. Уже давно барыня не чувствовала себя такой отдохнувшей. Было хорошо.

Она молила самого Господа, чтобы у дуба не оказалось Якова. Ежели он умер, то и старания ее были напрасны. Гордый, самоуверенный и колючий, где-то в глубине этого сильного человека прятался маленький недолюбленный и лишенный ласки мальчишка. Он должен был выбраться с болот на волю, познать все светлое, что есть в мире. Он должен был влюбиться, завести семью и состариться. Стать опытным врачом с самыми красивыми и умелыми руками.

И когда Варвара разглядела спускающийся к дому силуэт, она почти заплакала. Громада напряжения упала с плеч, заставляя шумно выдохнуть, отворачиваясь.

— Нечего ему здесь делать, пусть уходит.

— Ты должна с ним поговорить, Варвара, не бери еще больший грех на душу. — Аккуратно поднимаясь, Аксинья потянула за собой внучку за предплечья, — стать убийцей — страшная участь, все вспоминаться будет, будет мучить. Вам есть о чем поговорить, слишком многое между вами было.

Повернув Варю, Аксинья мягко подтолкнула ее к ступеням:

— Что бы ни сталось, чем бы все не обернулось, помни: я всегда рядом, я люблю тебя, внученька.

Тяжело вздохнув, Глинка начала спускаться навстречу подходящему Брусилову. Здесь он выглядел совсем иначе: не измазанный в грязи и крови Якова, не озверевший, с перекосившимся от гнева лицом. Холодные серые глаза недоуменно разглядывали приусадебные земли, светлые волосы порядком отросли за месяцы блужданий у болот и теперь тонкими прядями падали на лоб.

Стоило ей поравняться с ним, Самуил растерянно улыбнулся.

— Вот оно как вышло? Сглупил. Права была ведьма, на погибель свою шел. Не к тебе, а к смерти своей торопился. — Приподняв руку, он нерешительно коснулся пальцами Варвариной щеки, она не отпрянула. Глядела на него широко распахнутыми глазами и не могла поверить: убила его.

Глинка была уверена, что эта мысль отзовется ликованием в сердце. Когда-то, в его комнате пропахшей кожей и деревом, она поклялась, что убьет. Но теперь вместо радости она чувствовала такую огромную вину, что это заставляло врастать в землю. Каменеть.

— Мне жаль, что так оно все обернулось.

Он серьезно кивнул, провел нежную линию от щеки до ключиц, и кисть безвольно упала.

— Погибнуть от руки любимой, разве не самая драматичная и романтичная смерть?

— Ты меня не любил.

— Варвара, мы ходим по кругу.

И была в его надтреснутом голосе такая глубокая усталость, что она не осмелилась перечить. Молча поджала губы, опустила глаза. Пальцы Самуила тут же коснулись подбородка, приподняли лицо. Он наклонился, заискивающе вглядываясь в ее расширенные зрачки. Будто пытаясь найти ответы на сотню зудящих под кожей вопросов.

— Знаешь, я ведь почти поверил, что ты сумеешь меня полюбить. Представлял нашу усадьбу, наполненную громким топотом и твоими возмущенными криками. В роду Брусиловых всегда рождались мальчишки — несносно громкие и упрямые. Думаю, я унесу эту картину с собой… Дальше… — Улыбка стала шире, мечтательнее. На мгновение Самуил прикрыл глаза и медленно выдохнул. — Кажется, я так и не смогу примириться с твоим отсутствием, чем бы я сейчас ни стал.