Ее сердце упало в пропасть вслед за камнем. Подкосились колени, когда нечисть выдернула свою руку из ее пальцев, не глядя пошла по воде.
— Ступай в землянку, Варвара. Упадешь — спасать теперь будет некому. Иди и закрой поплотнее уши.
Мир теряет свои очертания, Глинка судорожно всхлипывает, не обращая внимания на жадно тянущуюся к лодыжке зеленую руку. Пробегает мимо ползущей твари, не глядя становясь на протянувшиеся слишком близко пальцы. Хрустит мизинец. Та даже не вздрагивает.
В последний миг ее рука успевает ухватиться за развивающуюся за хозяином тонкую прядь. Будто это сможет остановить его — жалкий клочок спутанных волос с одиноко-застрявшим березовым листиком.
— Погоди, не нужно. Хочешь, я весь день с кочками заниматься стану? Я правда не устала. А давай сегодня меня выгуляешь? Не уходи, не бросай меня…
Он едва поворачивает голову, краем зрения цепляясь за ее, напряженно замершую у водного края. А затем волна холода в нежном голосе почти сбивает ее с ног, морозит нутро.
— Иди в землянку, иначе станешь следующей.
Локон выскальзывает из онемевших пальцев, кисть безвольно падает.
А затем тянутся минуты, в которые она напряженно мечется по берегу, заламывает руки. Его тонкий силуэт исчезает за деревцами, растущими у землянки, и Варвара решается. Быстрее, с кочки на кочку почти не думая. Внутренний голос проснулся, завопил так громко, что это почти глушило. Она находила твердь даже в самых топких местах. Он бы гордился ею.
Эти три дня он незаметно ускользал из землянки вечерами. Скрипела протяжно дверь, а затем темная тень сноровисто удалялась к другому берегу, опустившись на четвереньки. Варвара была почти уверена — с той стороны была деревня, попавшая в немилость болотного Хозяина. Каждую ночь он возвращался, когда ее уже унес тяжелый беспрерывный сон, а по пробуждению она всегда видела направленный на нее серьезный взгляд. Он вообще мог спать?
Стоило обогнуть землянку, выбираясь к противоположному берегу, Варвара замерла, обреченный стон вырвался из легких, осел на опавших ягодах брусники: все вокруг пестрило островками — сплошная земля, ни намека на глубокий бочаг или вязкую топь. Он обманул ее глаза. Ступать можно всюду, но безопасно — некуда.
Пытаясь прорваться вперед, Глинка отошла назад, разгоняясь, а затем стрелой метнулась к виднеющемуся подлеску. Ноги несли сами.
Она успела пробежать не меньше двух саженей, когда кочка под ногой взорвалась разноцветными искрами и она, оглушенная холодом воды, рухнула в глубокий бочаг. В легких не было воздуха, быстрый бег вытянул все без остатка, организм попытался сделать рваный вдох и круги перед глазами взорвались болезненными черными вспышками. Сдавило грудь.
Выплыть, вперед, к спасительному воздуху, руки загребли воду, она попыталась вытолкнуть тело, когда сзади за ногу что-то зацепилось. Опуская взгляд, она увидела того самого мертвеца — виновника новой смерти. Болезненно широкий оскал, выломанные пальцы пытались плотнее перехватить ее ногу, утянуть на дно. Изо рта крупными пузырями поплыл воздух, растягивая прозвище, данное ей болотным Хозяином в первую встречу.
«Соо-о-олнышко»
Она ударила не думая. Впечатала потрепанный лапать в глазницу, но вода сгладила движение, не позволила вложить силы. Голова существа мотнулась, но оно не расцепило хватки. Паника накрыла с головой, сделала шум в ушах плотнее. Второй раз Глинка била не наугад — в запримеченное уродство, распухший локтевой сустав левой руки. Даже под водой она почуяла, как сочно он хрустнул, отделяя кости друг от друга.
Яростный визг поднял новую стайку пузырей, снова ударила нога и барыня потянулась к заветному воздуху. Подтягиваясь на руках, закинула тело на узкую тропинку, из носа и рта хлынула болотная вода, ее вырвало.
Торопиться, сзади поднимался живой мертвец, а волшебство болотного Хозяина не развеялось — он перекрыл все безопасные тропы к спасению.
Можно было не отпускать его волос. Может, тогда гибель от его руки была бы более благостной? По старой дружбе.
Над болотным небом разнесся пронзительный мужской крик, полный боли и страха. Он кричал, заходился, спугивая стайки птиц:
«Прости меня, Господи!»
Варя заплакала. Уткнувшись носом в склизкую корягу, приютившуюся на тропе, она давилась водой и рыданиями, легкие горели огнем, оцарапанные мертвяком ноги жгло. Как же ей отсюда выбраться…
И здесь произошло чудо. Из груди тонкой нитью вырвалось золото. Испуганное испуганным вскриком всколыхнулось, прочертило тонкую нить полукругом у разросшегося брусничника. И растаяло. Барыня поднялась на четвереньки, оскользнувшись, вновь упала и едва успела перекатиться вбок, наполовину вваливаясь в новый бочаг: на то место, где только что лежала ее лодыжка, с тяжелым ударом р землю выбросился из воды мертвец. Попытался подняться на ноги, но одно из колен оказалось вывернуто, стопа не становилась, как положено. И тогда он пополз. Подтягиваясь одной рукой, волочась оскаленной мордой по влажной земле, втыкая в помутневший глаз наломанные тонкие брусничные веточки.
— Сюда-а-а, сюда-а-а солнышко. Хо-олодно, жра-а-ать…