Брусничное солнце

Наверняка перепутал что-то колдун. Или снова просто запугивает. Сейчас они выберутся на поляну, и он вновь заставит ее учиться зажигать огоньки, пускать рябью по воздуху. Яков любит пугать. Хорошо все будет, правда ведь?

Неожиданно по лодыжкам мазнуло ледяным поветрием, разнесся по воздуху зловонный приторный дух. Юноша замер, как вкопанный. Тихо ругнулся через стиснутые зубы, заходя Варваре за спину. Перед глазами появился неприметная насыпь земли с самодельным, куце сбитым неровным крестом. Так малая ребятня хоронила дохлых ворон, найденных у дороги. Так прощались со своими питомцами отдающие последнюю дань хозяева.

— Ты почуешь в ней темную нить, у самого сердца начнется и к земле потянется. Подхвати ее. Быстро, чтобы не опомнилась, и вяжи сразу к своей, не думая. Не успеешь — я просто убью ее. Чтоб раз и навсегда. Всего одна попытка у тебя попытаться поправить положение, брусничное солнце. Или спасешь и нечисть, и деревню, или мне придется вмешиваться, а расправа над ней тебе не понравится…

Глинка непонимающе скользнула взглядом по чернеющей в лунном свете насыпи. Ерунда какая. О чем речи он ведет? Почему вперед ее выдвинул?

Появилось смутное подозрение, что колдун бесстыдно закрывается ею, как живым щитом. Уж больно плотно впились холодные руки в предплечья. Но затем, в удивительно теплой поддержке, подбородок опустился на ее макушку. Собственная сила заклубилась, когда в нее тонкой теплой нитью полилось его мягкое золото. Для чего он, не зная ее глубин, вливает собственную?

Все мысли вымело из головы очередным ледяным поветрием. Земля набухла, задрожала, раздвигаясь. А из ямы полезло нечто. Зловонное, опасное, ледяное. С тихим шелестом загомонила в ужасе природа, а Варвара рухнула бы на колени, как подкошенная. Завыла бы в голос, если бы не руки Якова, впивающиеся до боли. Напоминание о том, что ей положено не горевать и оплакивать, а брать чужую судьбу в свои руки.

И Варвара с громким, отчаянным, наполненным болью стоном потянулась к черной нити, которую почуяла. Уцепилась покрепче, натянула. Пока на нее смотрели бельма некогда пронзительно-зеленых глаз, пока рыжие, так ярко блестящие на солнце пряди беспорядочно опутывали выбирающееся из могилы безжизненное тело сбитыми грязными космами.

Мертвая Авдотья голодно потянула воздух трепещущими ноздрями. И ринулась в их сторону.

[1] По-немецки schelmen означало «пройдоха, обманщик, подлец». Часто используемое оскорбление среди аристократии 18 века.

[2] Человек, который не стесняется в грязных выражениях.

Глава 16

Ухватилась крепко, настолько, что сама едва не рухнула замертво. Яков понял это, когда Варвара хищно поддалась вперед. Во взгляде больше звериного, чем человечьего. Волчье. Такое изувеченное и больное, такое одинокое, что он невольно сделал шаг назад — узнавая чистое, невероятно концентрированное горе. Его швырнуло о собственные воспоминания, выбило дух, не позволяя помочь.

Да и нуждалась ли барыня в помощи?

Судорожно сведенные пальцы перебирали в воздухе, пока зрачки пожрали нежно-фиолетовую радужку, потянулись в ширь. Неестественно, невероятно. Магией ее было чистое зло — дегтярное, оно липло к кончикам пальцев, оседало на грудине, не сделать ни единого выдоха… Родовая. Черная. Всепоглощающая.

Варя не просто потянула к себе остатки души, она их едва из служанки живьем не выдрала. Резко, с напором, смешивая злость и боль воедино. У нее не смогло бы не выйти. В прыжке упыриха запнулась, рвано дернулось вытянувшееся в воздухе тощее тело, а затем та пластом свалилась на Варвару. Сила удара покатила их по земле.

Сиплый вой нечисти, ругательства сосредоточенной Глинки… Их пронесло с три сажени вниз по оврагу, забивая травы и прелые листья в волосы, пачкая лица. Колдун быстро спускался следом. Чтобы замереть у первого раскидистого клена, упереться лопатками в шершавую, покрытую мхом кору — не было нужды им помогать. Сами.

Распластанная под Варварой нечисть шумно дышала — без нужды, скорее грудная клетка двигалась по привычке. Бесцветные глаза зло таращились вперед, на него. Бывшая служка продолжала тихо верещать, не двигая при этом ни единым пальцем.

— Отпусти немного, так тяни только тогда, когда хочешь отдать приказ, а тварь не слушается. Погляди, сковала, обездвижила. Авдотья должна суметь подняться, иначе до болот ей не добрести, а я не поведу.

Глинка не слышала. Она была в своем мире, топилась в горе и горечи. Соскочив с подруги, она несмело потянула ту за плечо, переворачивая на спину. Закусила губу, пытаясь сдержать подступающие слезы. Столько отчаяния и слепого сожаления… Руки барыни крупно дрожали, когда она потянулась подушечками пальцев к почерневшим синякам на шее Авдотьи, аккуратно положила их на отметины. Те были куда крупнее, не перекрывались девичьими пальцами.

Показалось, в этот миг взгляд нечисти на мгновение прояснился — появилась в нем та же боль и животная тоска. Скорбь, желание вернуться к прошлой жизни.

— Брусилов…