Брусника созревает к осени

Верочка убито склонилась к грибам. «Ревёт. Ну и пусть», – жёстко подумал он.

Березиха заахала, мать запричитала: надо же сколько рыжух высыпало! Ай да, Славко, на какое место привёл.

Грибов и правда они нарезали по корзине. Мать и Березиха возвращались возбуждённые, довольные, а Верочка шла унылая, хотя корзину лисичек набрала огромную. Еле тащила.

– Ну давай я понесу твой кузов, – пожалел Славка и поднял сенниковскую семейную бельевую корзину на плечо. Какая-то жалкая и удручённая была Верочка. Ну и пусть. Пусть не лезет целоваться.

Верочкин поцелуй почему-то был Славке неприятен, а вот то, как Катерина поцеловала его, он забыть не мог. Странно, непонятно. Почему так бывает?

Славка не сумел Катерину вытащить в лес ни за грибами, ни за черникой, а вот Кирка запросто всех поднял и Катерину – тоже.

– Беги за корзиной, – скомандовал он Славке, – На канавах ельца, сороги, окуней навалом.

Славка вынес из дровяника видавшую виды корзину, принялся затягивать проводом прореху.

Откуда ни возьмись, возникла Верочка. Видно, в окошко за Славкой следила:

– Ой, ребята, а меня? – в синих глазах мольба. – Я луку нарву и редиски, хлеба возьму. А соли надо?

– Давай. Одна нога здесь, другая тоже здесь, – приказал Кирка.

– Ну вот… зачем она нам? – поморщился Славка.

– Зачем она нам? – передразнил Кирка. – Она в тебя втрескалась. Не видишь? Понятно же.

– Чо втрескалась-то?! Соседка. За одной партой сидели, – начал оправдываться Славка.

– Короче, идёшь или не идёшь? А то я с Катериной. Она вон согласна. Пострел везде успел. У Катерины побывал, прежде чем к Славке зайти. А вон и она стоит в своих золотистых туфельках. Рыжина с волос сходит, у корней они русые. Значит, и вправду светленькая? Катерина в каком-то коротком платьице, больше раздетая, чем одетая.

– А купаться будем? – спросила она. – Плавки брать?

– Ты как на бал, – оговорил её Славка, – там болотина. Сапогиболотники надо.

– А босиком можно?

– Можно, – великодушно разрешил Кирка.

Верочка тут как тут. В авоське аккуратный пакет с провизией. Сама в белой панаме.

Славке хотелось, чтоб Катерина обратила на него внимание. По дороге он принялся рассказывать о храброй уточке, которая защищала своих утят-хлопунцов от вороны, а ещё о белках, которых видел в бору.

Кирка цыкнул зубом.

– Сколько ты знаешь, я больше забыл, – пренебрежительно бросил он. Славка увял и сразу замкнулся, хотел даже бросить корзину и уйти, но сдержался. Вредина и нахал этот Кирка. Перед Катериной выстарывается.

– Вот видите, у меня шрам, – сказал Кирка и повернул голову, чтоб все видели его царапину на виске. Катерина потрогала тоненькую ниточку шрама. Верочка сочувственно спросила:

– А не больно?

Славка отвернулся: расхвастался Канин Нос.

– Короче, врачи сказали – полсантиметра – и был бы мне капец, – ответил Кирка. – Короче, целая история у меня была.

То ли врал по-крупному, то ли привирал слегка, но предстала перед ними история, которой хватило до самых рыбных канав.

Они шли, оставляя в мягкой пыли следы босых ног. У Кирки они были чёткие, твёрдые, у Катерины узкие ступни, у Верочки миниатюрные мягкие лапки и только у Славки лапищи чуть ли не сорок пятого размера. Он шёл позади всех. Уж очень бросались в глаза его грубые ступни.

– Короче – отпросили меня у деда Герасима ройщики колодцев, – начал Кирка, – Август месяц – самая горячая пора для рытья, а главный землеройщик у них слёг в больницу. Прободение язвы. Надо было им такого же, как тот, мужика небольшого, вёрткого. Слонам делать там нечего, – видимо, намекая на рослого Славку, уколол Кирка. – А я как раз такой, малогабаритный. Один раз уж рыл с ними колодец. Хвалили.

«Заплатим, как взрослому», – обещали ройщики деду Герасиму. И тот меня отрядил на рытьё колодца.

– Решили мы с дедом, что сотни три отстегнут. Нам на голодные зубы. Кроха, короче, неплохая, – продолжал Кирка, придавая голосу таинственность. – Взяли ройщики верёвки, подъёмник-коловорот, лопаты, черповое ведро и зачем-то флягу. В общем, всю снасть. Короче, для себя у них бензопила, топоры, меня опустили на верёвке в недорытый колодец. Мужики вверху топориками стучат, пила зудит, а я как чёрт в кромешном аду, землю рою. Флягу заполню – дергаю за верёвку. Они тянут эту дурищу на сорок литров. Даже страшно. Небо и так с копеечку, а эта фляга вовсе его заслоняет. Лучше бы черповым ведром таскать, да им лень: ведро то и дело поднимать надо. А тут податливее: я молочную флягу набью землёй, защёлкну затвор, проволокой примотаю – тащите!

Несчётно я этих фляг отправил вверх. Дно колодца посырело, хлюпает водица. Надо ларь – ящик такой из толстых досок ставить, а то вдруг осыпь начнётся, плывун пойдёт и обвалится колодец.

Кирка с таким смаком рассказывал обо всех этих тонкостях колодезного рытья, что чувствовалось: хочет показать – знаток и умелец он отменный.

Катерина смотрела на Кирку чуть ли не с обожанием, Верочка тоже.

«Ну-ну, пусть душу отводит», – обиженно думал Славка, боровя ногами пыль.