Брынский лес

Ясная и теплая погода выманила на двор всех боярских челядинцев. В одном углу молодые ребята играли в городки, подле них человек пять тешилось в свайку. Там дворовые женщины кормили русских кур и заморских цесарок; тут мальчики дразнили задорного козла, который, гоняясь за ними, делал предиковинные скачки; с полдюжины пав чинно прогуливались по двору, а два павлина, распустив колесом свои радужные хвосты, сидели на заборе, вдоль которого, как важный боярин, медленно и гордо похаживал долгоногий журавль; кругом высокого столба с лежачим колесом толпилось человек двадцать холопов. Сначала Левшин не мог рассмотреть, чем забавлялась эта господская челядь. Он слышал только время от времени смех и громкие восклицания; но вот толпа расступилась, и он увидел потеху, от которой в первую минуту сердце его замерло от ужаса: широкоплечий, приземистый детина боролся в обхватку с медведем. Крепко прижав этого смельчака к мохнатой груди своей, медведь ревел ужасным образом и силился подмять его под себя. Но, видно, этот борец был сам медвежьей породы: он стоял крепко на ногах и, казалось, не старался даже воспользоваться неповоротливостью своего соперника, а хотел взять просто на силу. После нескольких неудачных попыток, ему удалось как-то сломить медведя и повалить его на спину; разумеется, они упали вместе.

— Аи да молодец! — закричали холопы. — Что, брат, Мишка, видно, нашел по себе!.. Ну, любезный, смотри! Он теперь от тебя не отвяжется.

И подлинно, обиженный Мишка не вдруг расстался со своим победителем. С полминуты валялись они оба, и медведь и человек, в грязной луже, которая после проливного дождя не совсем еще высохла. Наконец медведь выбился из сил, а человек, высвободясь из его объятия, встал и начал оправляться.

— Что это? — молвил про себя Левшин. — Да это никак Ферапонт?.. Ну так и есть!.. Эй, Ферапонт! — закричал он, высунясь в окно.

Через минуту явился перед ним не лаврами увенчанный, но запачканный грязью победитель медведя.

— Что это, Ферапонт, в уме ли ты? — сказал Левшин. — Вот нашел забаву — бороться с медведем!.. Ну, долго ли до греха?

— Ничего, батюшка, ничего! — отвечал Ферапонт, обтирая рукавом свое покрытое потом и разгоревшееся лицо. — Медведь ручной, с ним вся здешняя дворня борется.

— Посмотри-ка на себя: как черт из болота вылез — весь в грязи! Стыдно, Ферапонт!.. Мы люди приезжие…

— Да так, Дмитрий Афанасьевич, за спором дело стало. Вот как ты, батюшка, пошел к боярину, у меня тотчас отобрали коней, а самого повели в застольную, начали завтраком угощать, винца поднесли…

— Тo-то и есть! Я вижу, ты уж хлебнул.

— Что, батюшка!.. Ну, выпил стаканчик, закусил пирогом, а там на пирог еще хватил чарочку — вот и все… 1ы бы посмотрел, как пьют здешние холопы!., идин при мне тяпнул такой стаканище — право, с полосьмухи будет, а ни в одном глазу: словно бражки выпил, то сказать — втянулись, батюшка: вино-то не покупное — пей сколько хочешь!.. Говорят, и боярин-то сам диво ли, что его челядинцы стаканчика придерживаются!.. Не даром ведется пословица: «игуменья за чарку, а сестры за ковши».

— Ну, пригожее ли дело, Ферапонт; нас здесь приняли как родных, а ты такие речи говоришь?

— Да я ведь, батюшка, не то говорю, чтоб здешний боярин или холопы его были пьяницы — сохрани Господи!.. Что за беда, коли человек пьет вино? Лишь бы разум не терял! Ведь кто пьян да умен, два угодья в нем, батюшка Дмитрий Афанасьевич!

— Полно вздор-то говорить!

— Слушаю, батюшка, слушаю!.. Ну вот, изволишь видеть: как я позавтракал да познакомился с здешними холопьями, так мы от безделья начали силку пытать. Выставили против меня трех молодцов, выше тебя ростом; я грохнул оземь одного, другого, а третьему-то никак и ногу вывихнул. Вот любимый боярский шут, Тришка, по прозванью Пузырь — такой уродина, что и сказать нельзя!.. А рожа-то какая!.. Ну, поверишь ли, батюшка, я этакой образины отродясь не видывал; а как начнет говорить — голос-то у него с хрипом, да с присвистом— ну так и умрешь со смеху!.. Вот Тришка-то Пузырь и молвил мне: «Поди-ка, брат, да побори нашего медведя, так уж будешь молодцом». К нему пристали другие, а пуще всех старший боярский конюх — Терентием зовут — так меня и подзадоривает… «Ни за что, дескать, не поборешь — наш Мишка тебя в грязь втопчет». Фу, досадно стало!.. А мне ведь, батюшка, не впервые; у покойного твоего батюшки был также ручной медведь — такой задорный бороться; бывало не отвяжешься. Слово за слово заспорили. Я пошел, схватился с Мишкою, да и сломал его. Только он, проклятый, помял меня порядком, такая здоровая скотина.

— Вот, батюшка Дмитрий Афанасьевич, — сказал дворецкий Кондратий, входя в светлицу, — боярин прислал к тебе свой скарлатный зипун. Он и трех разов не изволил его надевать… А этот камчатный терлик, кажись, еще не обновлен, опашень также вовсе новехонек. Просим, батюшка, принять и носить на здоровье. Да пожалуй в столовую палату: боярин, чай, уж вышел.

Когда дворецкий ушел, Левшин надел на себя скарлатный зипун.