Будь Другом, Свет Мой, или Нега Лакшери-Паскудства (БДСМ, или НЛП)

Мастера за столом переглянулись. Не было произнесено ни слова, но, очевидно, важное решение было принято. Распорядитель его озвучил:

— Мень Всеславович в скором времени придет в себя. Но представлять свой мир в Тронном зале он больше не сможет. Ангелине Аврельевне предстоит длительный отпуск, пока резиденция не обретет нового жильца. Или нет: пусть и секретарь, и резиденция останутся за Менем Всеславовичем, только занимать он будет их уже в другом качествк. В каком — Зависит от Вас, Анастасия Ярославна. Вы больше не будете заместителем бога. Ваш избранник потеряет могущество, вечность, неприкосновенность. Обычный лысеющий немолодой толстячок с нетвердым рассудком — без былой власти, без статуса, без связей, без возможностей.

— Мир вообще без бога лучше, чем мир с богом безумным, — сказала Анастасия. — Больше вероятности выжить. Мы справимся. Не важно, каким станет Мень Всеславович. Главное: я помню, каким он был, и знаю, каким он может быть. Не та женщина, кто сопровождает мужчину в блеске его славы, а та, кто рядом всегда. Мы справимся.

Анастасия встала за спиной Меня Всеславовича и положила ему руки на плечи. Зот вздрогнул, напрягся, сжался, испуганно закрутил головой.

— Мы скоро будем дома, — тихо сказала Анастасия, склонившись к его уху, и Мень затих, успокоился.

Анна поцеловала Анастасию в щеку и отошла, глядя на подругу с грустью, любовью и гордостью. Анна стала свидетельницей дел необычных, непостижимых: как пограничница может удивить равнодушием и предательством и как непосвященная ванилька показывает пример высокого женского служения. Анна увидела, как теряют Хозяина на Границе и как обретают Хозяина в ванильном мире. Сейчас, в момент расставания с Анастасией, Анна с особой остротой ощутила тоску по Шели.

8. Хлыст

— Забирайся на стол, — услышала Анна за спиной. — Ложись лицом вниз.

— Шели! — радостно воскликнула Анна и тут же получила удар хлыстом по ягодицам, болезненный даже через ткань платья.

И верно: никто не разрешал разговаривать. Расслабилась, госпожа эмиссар, отвыкла. Анна быстро растянулась на столешнице и уперлась лбом в прохладное красное дерево.

— Все вопросы решены, — объявил Мастер Распорядитель. — Заседание объявляю закрытым!

Гомон стих, Мастера разошлись, Тронный зал опустел. Анна и Шели остались наедине. Как же скучала сабка по голосу своего Хозяина! Как тосковала по этой сладкой боли, по четкости и простоте приказа. Как же хотела она опуститься наконец на колени и вновь погрузиться в это томное наваждение, где каждый знает свою роль, где строгое подчинение, как трамплин для высокого полета совместных фантазий.

— Скинь туфли, — и Анна быстро, без помощи рук, избавилась от туфель; одна туфля осталась на столе, другая упала на пол. Те самые небесно-голубые лодочки на остром каблуке.

Кончик хлыста легко, почти без боли, прошел от шеи до ног, нарисовал узор на спине, поставил несколько крестов пониже поясницы, щелчком лег поперек икр, обжег пятки и плюсны. Хозяин не спешил. На Границе время не имеет значения, но Анна вернулась из ванильного мира — ее удовольствие нужно было растянуть.

Анна расслабилась, превратилась в осязание, позволила ощущениям вытеснить мысли и воспоминания. С каждым новым свистом хлыста-змеелова ванильный мир растворялся в небытии.

Сила ударов нарастала, вместе с силой росло и напряжение. На коже наверняка останутся следы. Анна хотела уже сказать «Желтый!», но сдержалась, промолчала, давая хлысту жить с большей быстротой, петь с большей пронзительностью. Пусть, пусть все уйдет, как хворь, как наважденье. С каждым ударом, с каждой новой полосой на спине и ягодицах сгущалось новое «пусть», превращалось в грозовую тучу, а потом таяло перьевым облаком.

Пусть рухнут статичные декорации ванильного мира.

Пусть оживет время, которое там ползло сонной мухой по стеклу.

Пусть в одну кучу смешаются все логотипы, принты, лейблы — в одну дурно пахнущую кучу.

Пусть все они — политики, историки, журналисты — возьмут метлы и метут эту кучу по аллеям лакшери-бутиков.

Пусть построятся в колонны стилисты и отправляются маршем вслед за дворниками.

Пусть маршируют прямиком в зону выгула, соблюдая дресс-код.

Пусть на плечах их покоятся платформы, на которых восседают псевдо-лакшери, чистокровки и «знающие толк».

Анна представила, как шагают, высоко вздымая колени, дружные ряды стилистов, кавистов, сомелье, барист, фумелье и витолье. Как несут они пестрые паланкины, стилизованные под модные аксессуары, а во всех этих декантерах, шейкерах и хьюмидорах важно восседают лоски с задранными носами. И все они идут прочь, прочь — от Анны, от Шели, от Границы.

Анна видела, как бесконечной тщете сражаются пауки и змеи, как уничтожают друг друга Конторы, как рушатся легкими картами транснациональные холдинги и корпорации.

Анна видела, как потухший, грустный Мень Всеславович Зот сидит огромном кожаном кресле среди артефактов ванильной культуры. Дверь кабинета открыта, в приемной Анастасия о чем-то живо разговаривает с Ангелиной Аврельевной. Все у них будет хорошо, все наладится.