Будь готов!

Я поворачиваюсь четко, как на параде, и беру «под салют». Кабинет Деда Афгана — святыня святынь! А паренек-то мои нашивки разглядывает. Ну-ну. Посмотри, малек, поучись. А девчонка… Ой! Вот это да!..

Лицо пионерки обезображено длинным шрамом. Просто он — слева, вот я его сразу и не заметил. Это кто ж тебя так? Наверное, выродни, потому как у девчонки — три нашивки за поисковые рейды в зоны высокой опасности. Одна, к тому ж, серебряная… Молодец, мелкая! Хорошо дралась… Постой-ка, а это не из нашей ли она дружины? Ну, точно! Видел я ее как-то… только шрама у нее тогда еще не было… У ивакинцев она… Как же тебя?.. Вспомнил! Катя Логинова, позывной «Чайка». Снайпер…

А теперь вперед, туда где мой тезка и почти однофамилец, Алексей Махров, председатель Тимуровского Комитета, обустроил свой кабинет. У входа снова караул. Но теперь уже не тимуровцы, а юнармейцы. Правда, отряд минус шестой, не меньше…

Я салютую часовым, они отвечают. Один из них распахивает передо мной дверь:

— Разрешите?

— Проходи, товарищ Малов, проходи…

За большим письменным столом сидит… нет, не Махров. Это Верховный Пионервожатый Республики, Иван Евграшин, а Махров стоит рядом.

— Как добрался, товарищ Малов? — интересуется Евграшин. — Где устроился? Обедал?

Я отвечаю, что добрался хорошо, устроился у юнармейцев и вместе с ними пообедал в столовой, а в голове назойливо стучит: «Зачем вызвали? Зачем? ЗАЧЕМ?!»

— Ну раз ты сыт и разместился, я думаю что нет смысла тянуть. Верно, Алексей?

— Так точно, — подтверждает Махров и, глядя мне прямо в глаза тяжелым, каким-то мертвым взглядом, не то приказывает, не то предлагает, — Ты сядь, Малов, сядь. В ногах правды нет.

Я усаживаюсь в удобное, обитое вытертым плюшем, старинное кресло еще из старых времен, дореспубликанских времен…

— Разговор у нас с тобой будет долгий, серьезный, ну и, сам понимаешь, секретный…

Ого! Они что, задумали что-то? То-то я слыхал, что нынешний председатель Объединенного Совета Дружин «не тянет»… Дела…

Евграшин откашливается, но говорить начинает Махров:

— Вот что, Алексей. Ты парень неглупый, грамотный, все о тебе хорошо отзываются… А вот скажи: ты когда-нибудь задумывался, что дальше?

— То есть как это? — Точно! Переворот затевают… Вот это влип…

— Подожди, Алеша, — в разговор вступает Евграшин, — дай-ка я проще поясню. Алексей, как ты думаешь: через десять лет в нашей Республике жить станет лучше?

— Ясно, лучше!

— А почему?

— Ну… Мы много строим, много делаем… Вот завод в Ухте на полную вывели… Даже птицефабрику собираемся… Детей много! А раз много детей — значит, будут рабочие руки, так? Значит, точно — жить станем лучше!

Закончив свои рассуждения, я гордо взглянул на них. Ну, разве я не прав? Но, ни Евграшин, ни Махров что-то не торопятся подтверждать мои выводы…

— Видишь ли, Алексей, — Евграшин озабоченно чешет нос, — все было бы так, как ты говоришь, если бы не одно «но».

Что еще за «но»?..

— Скажи, ты в деревне бывал? — низким, без интонаций голосом интересуется Махров.

— Ну, бывал…

— Поля, луга видел?

— Да видел я, товарищ председатель тимуровского комитета. И поля, видел, и луга…

— Их больше стало? — и опять давит своим мертвым взглядом. — Вспоминай, старший звеньевой.

Да вроде нет. Там, где мама жила, полей вроде даже меньше стало. Ну, точно. Я помню, что когда совсем маленький был, у реки поле было овсяное. Я еще тогда говорил, что оно — геркулесовое. Мама меня туда возила, когда ее на полевые работы посылали, в пионерский десант. Ну, колоски там подбирать и все такое… Она ж тогда кормящая была и еще сестренку Зинку ждала, вот и попадала на легкие работы. Типа прогулка на свежем воздухе. А потом, когда уже постарше стал, сам в этот же колхоз ездил в десант. Так не было этого поля. Деревенские говорили — болото съело. И осушить не смогли. Вроде, кто-то приезжал из Дворца Пионеров — юный мелиоратор, что ли? — так он сказал местным юннатам, что сделать ничего не может… Да, еще Ирка рассказывала, что будто бы дед ее подружки — старый большевик, ему уже пятьдесят шесть! — жаловался, что в деревнях у Двины посевные площади втрое сократились…

— Нет, товарищ председатель тимуровского комитета, больше их не стало. Вроде бы — даже меньше стало…

— А есть мы что будем, если полей уже сейчас — нехватка? А ну-ка, вспоминай, Малов: сколько раз только за этот год гарниры отменяли?

Бли-и-ин! А ведь и верно: чуть не раз в неделю мы мясо или рыбу без гарнира рубали. Раньше-то, как сейчас помню: и каша на завтрак, и макароны, и капустка там, свеколка… А сейчас — только хлеба в обрез, картошка и морковка, которая после Тьмы чуть не самая урожайная культура. Иная морковочка пуда на два потянуть может… А все остальное — грибы, мясо да рыба…

Я молчу. А чего говорить-то? Хотя… Это что же получается? Мы, значит, с голоду подыхай, сухари вместо конфеток малькам отдавать станем, а буржуи разные будут сидеть, обжираться, руки потирать и ждать, пока мы от голода загнемся?..