Будь моей

Вот он, думала я, буквально на дюйм приоткрыв окно в машине, чтобы глотнуть воздуха, последний по-настоящему зимний день.

Весна… Я прямо-таки чувствовала, как она замерла где-то на краю нашего мира, нетерпеливо поджидая своего часа под многослойными напластованиями снега, которые старательно настелила зима. Я представила себе сад и цветочные луковицы. Скоро они, не в силах противостоять творящимся переменам, потянутся вверх, начнут выталкивать к поверхности ростки, пробьются сквозь покрывающий их слой почвы и вырвутся в окружающий мир. Возвратятся и запоют птицы. Появятся крольчата. А в пруду Хенслинов опять зайдутся в трелях лягушки.

На кровать легло пятно прохладного, новорожденного белого света.

Собираясь вздремнуть, я не стала задергивать шторы.

Так и опустилась в середину лужицы света, а потом уснула.

Без сновидений.

За время моего короткого сна нынешнее столетие могло подойти к концу и смениться новым. Могли миновать многие зимы и другие времена года, без ветров и дождей. Я все их проспала. Даже на другой бок ни разу не перевернулась. Ни разу не сморгнула. В коконе сна, лишенная сознания, выключенная из времени и пространства, я стала никем. Освободилась от всего, чем была раньше, что делала, думала и говорила, — поэтому, когда зазвонил телефон и я мгновенно проснулась, почувствовала себя абсолютно обновленной. Едва появившейся на свет. Как впервые вылетевший из гнезда птенец или проклюнувшееся из земли растение. Я была готовой к встрече с новым миром. Точно знала, кто я и чего хочу. Я потянулась. Все болевые ощущения исчезли. Я зевнула. Позволила автоответчику — снабженному многочасовым запасом памяти, ждущей, чтобы ее наконец заполнили, всем этим колесикам и винтикам, с равнодушием машины засасывающим в себя звуки мира, — записать сообщение.

Звонил Гарретт.

Я села на кровати, чтобы лучше слышать, что он говорит.

«Э-э, миссис Сеймор! Это Гарретт. Мы вроде как договорились, что вы сегодня пригоните к нам свою машину, но вас что-то нет. Вы не передумали? Можете перезвонить? Брем говорит, сегодня во второй половине дня удобно в любое время. Тут уже куча народу собралась. Ребятам не терпится заняться ремонтом».

Мне почудилось или на самом деле, когда Гарретт клал трубку, где-то рядом раздался низкий глубокий смех?

Может, это урчал в стороне автомобильный мотор?

Или каркнула пролетающая мимо ворона?

Или захохотал Брем Смит?

Брем Смит… Пока всего лишь выдуманный персонаж — с мускулистыми руками, в футболке и джинсах, может, даже с сигаретой в зубах, — явившийся прямиком из моих девичьих грез и почти забытый… И вот сейчас он ворвался в мои мысли со всей сексуальной энергией того давнего летнего дня, когда я предавалась мечтам, лежа в постели в доме своего детства и слушая несущуюся из окна какофонию птичьего пения. Впереди у меня была еще целая жизнь, слепленная из фантазий, мерцания телевизора и шелка, словно миллионы червей старательно трудились, создавая мое будущее.

Я натянула однотонные серые колготки, серо-коричневую замшевую юбку, розовую блузку, надела жемчужные бусы, нанесла на каждое запястье по капельке «Шанели номер пять» и устремилась ему навстречу.

Часть вторая

Весна вдруг вступила в свои права.

Она началась именно в то утро, когда, проезжая мимо неподвижной туши оленихи, по-прежнему лежащей на разделительной полосе посреди шоссе, я увидела над ней черного грифа с блестящими перьями.

В первый момент мне почудилось, что у мертвого животного выросли крылья, при помощи которых оно пытается взлететь, и меня охватил ужас. Но затем я разглядела красную птичью голову и поняла, что это гриф. Вот тогда-то, в не самую приятную минуту, на меня и обрушилась весна. Именно грифы — самые первые и верные провозвестники весны. Появление грифа на шоссе означало, что мертвое тело недостаточно оттаяло и стало пригодным для любителя падали.

Вслед за грифами вернулись и другие птицы, все сразу. По грязной траве, словно заводные игрушки, запрыгали дрозды. Каждый вечер на закате в небе проплывал широкий косяк крикливых гусей. В полях пошли бродить канадские журавли, похожие на доисторических динозавров, — они передвигались медленно, наклоняясь к самой земле, как будто что-то потеряли. И множество других птиц — я понятия не имела, как они называются и куда исчезают на зиму, знала лишь, что они улетали за тысячи миль, оставляя нас на всю зиму, а теперь вот вернулись.

Опять появились тени.