Будь моей

Затем наступили выходные. В субботу к нам пришла Сью со своими близнецами. Я не видела ее с того самого дня, когда у себя в кабинете поделилась с ней догадкой о том, что автором записок мог быть Брем Смит. Она мне не звонила, а я была слишком занята, чтобы самой с ней связаться. Но за годы нашей дружбы мы, бывало, не общались неделями, даже месяцами. Дела наваливались или возникали какие-нибудь трения. Ни она, ни я не хотели идти на открытый конфликт, и мы обе понимали: нужно время, чтобы невысказанное недовольство друг другом рассосалось само собой. Так и происходило: телефонный разговор, пара чашек кофе в кафе, и все возвращалось на круги своя.

Близнецы вытянулись и, как мне показалось, стали еще более необузданными, чем два месяца назад, когда я видела их на праздновании девятого дня рождения в игровом центре «Чак и Чиз».

— Привет, тетя Шерри! — хором гаркнули они и из машины Сью направились прямиком к пустырю в саду. Один из них немедленно схватил палку и полез на второго.

На Сью были брюки от тренировочного костюма и фирменная футболка с лейблом Государственного университета Мичигана, к которому моя подруга не имела никакого отношения. Она училась в Беркли, там, где сейчас был Чад. Студенткой калифорнийского колледжа она ровным счетом ничего не знала о Среднем Западе. («В двадцать лет, — говорила она, когда ее спрашивали, где она родилась и выросла, — я не смогла бы найти это место на карте, а теперь вот живу здесь дольше, чем где бы то ни было. Жизнь — странная штука».)

Джон зашел поздороваться, дружески похлопал Сью по спине, а затем объявил, что собирается в магазин компьютерных принадлежностей:

— Оставляю вас, леди, так что можете спокойно жаловаться друг другу на мужей.

— Спасибо, — шутливо ответила я.

Сью как-то кисло улыбнулась и направилась на кухню.

— Боже мой! — шепнул он мне, убедившись, что Сью вне предела слышимости. — Она выглядит ужасно. И это еще мягко сказано.

— Дети утомляют, — сказала я. С пустыря до нас донесся жуткий крик — пронзительный воинственный вопль. С участка Хенслинов к нам забрел Куйо, и один из близнецов тут же зарылся лицом в грязную шерсть на собачьей шее.

— Вон, смотри, — добавила я, указывая на второго близнеца, лупившего длинной палкой по стволу дерева. — Ты бы тоже выглядел усталым.

Однако, теша свое самолюбие, я обрадовалась, что он отметил, как плохо она выглядит. В моем возрасте критические замечания в адрес внешности другой женщины воспринимаешь как неловкий комплимент, означающий, что я умудрилась найти в себе силы и не покатиться по наклонной плоскости. В молодости я всегда считала, что из нас двоих только Сью действительно красива. Блондинка из Калифорнии. Высокие скулы. Когда мы вместе ходили куда-нибудь, мужчины вроде бы одинаково западали на нас, но все же первую скрипку всегда играла она. Длинные светлые волосы.

— Интересно, как это с парочкой таких буйных парней она ухитрилась разжиреть фунтов на шестьдесят?

— Понятия не имею, Джон. Стройной оставаться довольно трудно. И потом, не на шестьдесят.

— Ладно, на пятьдесят. Слава богу, моя женщина сохранила фигуру, — сказал он и вышел, шлепнув меня по попке.

Я откашлялась и сказала нарочно громко, чтобы Сью не подумала, что мы тут шепчемся о ней: — Купи батарейки к электрическому фонарику, ладно? Для моей квартиры, хорошо?

— Боишься без меня оставаться в темноте?

— Конечно, боюсь. Кроме того, у меня там что-то застряло в мусорном ящике, и мне интересно, что это такое.

Мы поцеловались через порог. Джон нежно положил руку мне на шею и посмотрел в глаза.

— Я люблю тебя, — проговорила я.

— Я тоже тебя люблю, — ответил он.

На кухне Сью разложила на матовой поверхности стола какие-то детали оливково-зеленого цвета.

— Это — танк «Лего», — сказала она, когда я заглянула ей через плечо. — Обещала собрать, если они хотя бы час будут играть на улице и не подерутся.

Задача, впрочем, выглядела почти неосуществимой — то, что лежало на столе, столь мало походило на танк, что на его предполагаемую сборку не хватило бы не только часа, но и всего времени мира. К тому же Сью со своими распухшими пальцами и ногтями синеватого оттенка отнюдь не производила впечатления человека, способного справиться с такой работой. Мне вдруг припомнилось, как давным-давно, будто в другой жизни, я что-то собирала из пластмассовых деталей или ступала босыми ногами по обломкам игрушек в комнате Чада, на цыпочках пробираясь к нему среди ночи — поправить соскользнувшее одеяло или выключить магнитофон, из которого лилась колыбельная или музыка Моцарта. Тут же на меня накатила грусть. Я едва ли не физически ощутила утрату, словно мне ампутировали руку или ногу. Я знала, чего мне не хватает, — того трудноопределимого аромата, каким пахли волосики маленького Чада и который прочно поселился по всему дому. Как ни странно, одновременно я испытала и чувство облегчения, как будто прохладный ветерок, ворвавшийся через окно, вымел прочь скопившийся беспорядок, аккуратно расставив вещи по местам.