Будь моей нежностью

Дорога до больницы проходит, как в тумане. Тихонов несколько раз говорит с кем-то по телефону, управляя своим огромным чёрным Хаммером. Он почти не смотрит на дорогу, хотя несётся с немыслимой скоростью. На моё счастье — или, скорее, напротив — мы чудом доезжаем в целости и сохранности.

Он открывает дверь и подаёт мне руку, но для меня всё равно очень высоко, и я прыгаю, врезаясь в его грудь. Богдан морщится, но мне уже наплевать. После того, как он сажал меня в машину у дома, обхватив мои бёдра руками, мне уже ничего не страшно. Почти.

Тихонов снова за руку ведёт меня в больницу, игнорирует всё и вся, уверенно проходит к лифту. Я хочу спросить, знает ли он, где моя бабушка, но не рискую. Конечно, он знает.

Нам навстречу выходит доктор. Он тепло приветствует Тихонова и говорит, что приступ удалось быстро купировать, бабушка в порядке и я могу навестить её. Я надеюсь, что Богдан отпустит меня одну, но он и не думает об этом. Открывает передо мной дверь и уверенно заходит следом. В палате я сразу бросаюсь к бабушке и плачу. Сажусь на край койки.

— Полно тебе слёзы лить, дочка, — кряхтит она. — Всё обошлось.

— Слава Богу, бабушка! Я так испугалась!

Богдан подходит ближе и кладёт руку на моё плечо.

— Здравствуйте, Агриппина Юрьевна, рад видеть вас в бодром здравии. — быстро проговаривает он.

— Здравствуй, Богдан, — вежливо отвечает бабуля, и её глаза увлажняются. — Не ждала я тебя так рано. Может, не будешь спешить?

— Я своё слово держу, — усмехается он. — Сказал, через восемнадцать лет заберу её, вот и пришёл.

— Дай мне слово своё, твёрдое, что не обидишь деточку, — просит бабушка, и у меня перехватывает дыхание. — Дай слово, что позаботишься о ней.

— Агриппина Юрьевна, Ася уже взрослая девочка, совершеннолетняя. Её жизнь теперь в её руках. Будет послушной женой, будет как сыр в масле кататься. А нет… так и суда нет.

— Богдан, она и жизни не видела. А ты — со школы под венец! Дай хотя бы слово, что не надругаешься над ней! Что дашь ей попривыкнуть к тебе!

— Бабушка! — смущённо перебиваю я.

Я даже не задумывалась, что он подразумевает под браком и это тоже. Меня пробирает дрожь, и он точно чувствует это.

— Я не обделён женским вниманием, — внезапно смеётся Тихонов. — В этом плане твоя внучка меня не интересует.

Его реплика звучит искренне, и я облегчённо выдыхаю. А вот бабушка, наоборот, хмурится:

— Значит, в жёны её, а спать на стороне? Ах ты, ирод! Зачем тогда удумал жизнь ей ломать?

— Дело чести, — рубит он. — Отдыхай, Агриппина Юрьевна. Завтра навестим.

Он грубо тянет меня за собой. Я только и успеваю махнуть бабушке рукой.

И снова всё повторяется. Он ведёт, я смотрю в спину. Останавливается, и я торможу.

Он поднимает на меня свой тяжёлый взгляд.

— Сейчас мы зайдём к врачу и поедем за шмотками. Прибарахлить тебя нужно. Твои тряпки совсем не годятся.

Я хочу спросить, к какому врачу и зачем, но замечаю табличку у двери. Акушер-гинеколог. Врач высшей категории. Муратов Иезекииль Севастианович.

— Друг семьи, — усмехается Богдан. — Почти родственник.

Моргаю удивлённо. С его повадками пещерного человека — и к мужчине на приём? Но все вопросы отсеиваются, когда вижу в кабинете практически столетнего старца.

— Богдан, мой мальчик, — поднимается врач и обнимает Тихонов. — Что привело тебя ко мне?

Смотрит вежливо на меня.

— Моя невеста. Ася. — выплёвывает Богдан, словно ругательство. — Хочу убедиться, что качество стоит тех усилий. Ну ты понимаешь, дядя Изя.

— Ася? Миронова? — с мягкой улыбкой спрашивает врач, и Тихонов коротко кивает. — Что ж, душенька, прошу на кресло.

Мне становится дурно. На полном серьёзе. Голова кружится, в груди глухо стучит сердце, всё тело наливается тяжестью.

— Он выйдет? — спрашиваю у врача.

— Нельзя, — он качает головой. — У нас так не положено.

Пьеса абсурда какая-то! В полной прострации делаю пару шагов за врачом, но земля уходит из-под ног, и я падаю. В одно движение Богдан подхватывает меня и недовольно цокает:

— Непутёвая. Неуклюжая. Нескладная. Совсем ребёнок.

— Уж какая есть, — резюмирую вполголоса, и он усмехается:

— Точно.

Он доводит меня до кресла, отводит в сторону взгляд, когда я стягиваю под юбкой трусики и сажусь в кресло, стыдливо раздвигая ноги по сторонам.

Врач осматривает аккуратно, почти не касаясь.

— Девственная плева не тронута, повреждений и растяжений нет. — Отчёт Тихонову. — Сейчас будет немного неприятно, нужно посмотреть нет ли воспаления или загибов. Девственниц осматривают иначе. — Это мне.

— Иначе? — спрашивает Тихонов.

— Через стенку кишечника, — кивает врач.

— Не нужно, — отрезает он. — Приведу после дефлорации.

— Как скажешь, Богдан. — улыбается врач и отходит от меня.

Чувствую взгляд Тихонова на себе. Прямо там. Под его взглядом чувствительное место воспаляется. Мне стыдно до жути, и я резко свожу ноги вместе. Поднимаю глаза на мужчину, и он подходит ко мне. Подаёт руку, помогая встать, протягивает мои трусики. Небрежно. Пренебрежительно.

Трясущимися руками беру с его ладони бельё и смущённо одеваюсь, оправляя юбку. Тихонов подходит ближе и шумно втягивает воздух рядом со мной.