Пытаясь перевести дыхание, я делаю несколько глубоких вдохов. Сердце часто бьётся у самого горла, пересохший от надсадного дыхания язык кажется мне огромным, а перед глазами расползаются чёрные круги. Я смертельно устала. Ноги гудят от бега. И я позволяю себе забыть о своих обидах, обмякая в руках мужа, пока не замечаю причину нашей остановки. Буквально в полутора метрах от нас резкий обрыв.
Деликатно отстраняюсь от Богдана и осторожно подхожу к самому краю. Жалобный всхлип срывается с губ — прямо под моими ногами отвесная скала. Метров десять высотой, если не больше. Если бы не Богдан, я бы расшиблась в лепёшку!
— Спасибо, — тихо говорю ему дрожащим голосом, и он подходит ко мне, обнимая за плечи.
— Пока не за что, — мрачно отвечает он, окидывая меня внимательным взглядом. — Как ты себя чувствуешь?
Я знаю,
— Он в порядке, Богдан. У меня ничего не болит.
Муж коротко кивает:
— Нам нужно идти, пока нас не нагнали.
— Ты думаешь, за нами пойдут?
— Уверен, что да. — задумавшись на мгновение, отвечает он. — Там, правее, должен быть спуск. Нам нужно найти тропу, идём.
Он крепко сжимает мою руку и тянет за собой. Кроме его широкой спины, я практически ничего и не вижу. Только изредка смотрю по сторонам в поисках погони. Но в лесу пока тихо.
— Что это за скалы? Я не знала, что в Подмосковье есть горы. — спрашиваю, чтобы только отвлечься от мучительных мыслей о том, что станет с нами, когда и если нас найдут.
— Раньше в этих местах добывали известняк, его сплавляли вниз по реке, в столицу, а оттуда развозили для строительства городов. На этом и на том берегу есть довольно опасные высоты, по незнанию можно сорваться вниз.
— Я бы сорвалась, если бы не ты, — констатирую после непродолжительного молчания.
— Вполне возможно.
Между нами повисает напряжённая тишина, прерываемая лишь тяжёлым дыханием и шорохами под ногами. Богдан уверенно ведёт меня в неизвестном направлении, и вскоре мы выходим на петляющую между деревьями тропинку, ведущую вниз.
— Богдан, — тихо зову его, и он вздрагивает.
— Что, Ася?
— Я хотела сказать…
— Давай потом, куколка? Сейчас для этого не самое подходящее время.
— А вдруг потом его и вовсе не будет? — с горечью спрашиваю у него.
— Вы выберетесь в любом случае, не переживай, — отрезает он.
Не сразу до меня доходит:
— Мы? А ты, Богдан? — возмущённо издаю вопль, и он шикает на меня:
— Тише будь. Куколка, ты, верно, не понимаешь, что мы здесь не для прогулки встретились? Ты, вероятно, решила, что я мчался за тобой из города, чтобы мы погуляли перед сном?
Насупившись, отвечаю ему:
— Так и знала, что ты бесишься.
— Бешусь? — неожиданно смеётся он. — Нет, Ася, я не бешусь. Ты должна была просто слушать меня, тогда мы бы не вляпались в такое дерьмо. Но я полностью заслужил расхлёбывать всё это, раз уж решил рассказать тебе полуправду. Поэтому я не бешусь.
— Что ж, я рада, что ты признаёшь свою вину, — сухо говорю ему. — Потому что ты разбил моё сердце, Богдан.
— Ася, да какая, к чёрту, сейчас разница? — раздражённо бросает он, останавливаясь. Поворачивается и заглядывает в мои глаза. — У нас была одна цель — уберечь нашего ребёнка. Я сделал всё, от меня зависящее, чтобы как можно скорее вы были в безопасности. Какая, к чёрту, разница, любил я твою мать или нет, если сейчас единственное, что меня заботит, это ты и наш ребёнок? Раньше думал, что любил её. Думал, правда. Потом понял, что это не так.
— Почему? — спрашиваю одними губами, но он всё равно разбирает.
— Ты разве не понимаешь? — он удивлённо приподнимает одну бровь, и я отрицательно качаю головой. — Потому что я люблю тебя, куколка.
— Богдан, я… — упрямые слёзы торопливо сбегают по лицу.
— Т-ш-ш, куколка, — внезапно закрывает мне рот ладонью. — Нужно идти, рыскают, черти.
Я озираюсь по сторонам и вижу вдалеке тонкие лучики фонариков. Дрожь пробегает по телу, но муж целует меня и шепчет:
— Всё будет хорошо, слышишь? Хасан упакован и уже даёт показания, Руслан, вероятно, мёртв, с остальными я решу. Главное, сейчас уйти от хасановских головорезов. Просто иди за мной так быстро, как сможешь, ладно? Обо всём остальном я позабочусь сам.
Я часто киваю, отыскивая губами его губы. Знаю, что сейчас не время, но иначе не могу. Предчувствие большой беды сидит занозой в сердце, и мне необходимо это мгновение рядом с ним.
Богдан целует меня в своей манере — жёстко, напористо, врывается в мой рот, тараня язык, подчиняет, властвует. Его ладони бережно устраиваются на моём животе, и я лью молчаливые слёзы какой-то безнадёжной тоски по нашему неслучившемуся счастью.
— У нас всё будет хорошо, — словно читая мои мысли, говорит Богдан. — Ася, верь мне. Мы будем в порядке, и всё у нас только начинается.
— Прости меня за то, что было там, в ресторане… Какая же я глупая, что так легко поверила, что ты мог желать мне зла.
— Ты запуталась, и в этом виноват я. Не ты, Ася. Я понимаю твои чувства. Тебе не за что извиняться. А вот мне бы стоило.
— Я не в обиде, — быстро говорю ему и смахиваю слёзы. — Я люблю тебя, Богдан.