Будь моей няней

Или до сих пор все со смехом вспоминают историю погорельца дядюшки Леонсио. На старом спившемся забулдыге давно поставили крест. Но когда он спалил свою ветхую лачугу на рабочей окраине, весь город пожалел бедолагу, и каждый открыл ему двери своего дома — не оставлять же несчастного на улице без крыши над головой, тем более уже на дворе стояла осень. Таким макаром дядюшка Леонсио путешествовал из дома в дом в течение двух лет. Плохо ли, когда тебе предоставляют еду и кров, и еще и ухаживают, не требуя ничего взамен. Неизвестно, сколько бы еще продлилась счастливая полоса везения Леонсио, если бы однажды первый заместитель мэра города не застал его в собственном доме в собственной спальне с собственной женой. Тогда-то он и вспомнил, что безработному погорельцу за счет средств города должны выделить новое жилье, ключи от которого вскоре и были вручены Леонсио.

Разъевшийся на чужих харчах, приодетый, приобутый и облагороженный женским уходом Леонсио за это время расцвел, превратился вдруг в интересного и импозантного мужчину, на которого стали заглядываться одинокие кумушки Магистратума. Возможно, у него имелись и еще какие таланты, о которых не говорят вслух, но жена первого заместителя мэра ушла от мужа к Леонсио в его новое обиталище. Но поскольку выделенное жилище ее не устраивало, дядюшке Леонсио пришлось вертеться и крутиться, чтобы обеспечить своей зазнобе тот уровень жизни, к которому она привыкла. Так, из опустившегося забулдыги Леонсио превратился в почтенного держателя наемных экипажей.

Так и с приютом. Узнав о том, что бедным животным требуется помощь, кумушки всем скопом ринулись ее оказывать, устроив соревнование, кто сделает для приюта больше. Когда все это приобрело абсурдные формы и пошли скандалы, Робертино здраво распределил животных по конкретным опекунам. И теперь каждый благотворитель заботился о конкретном питомце, заодно понимая, кому адресно он помогает и на что идут его средства, а также проявляя заботу, ведь ласка и внимание животным нужны не меньше материальной помощи. Если некоторые питомцы выздоравливали, часто случалось, что опекуны забирали их к себе домой, так как уже привязывались к ним и чувствовали свою ответственность.

— Мэлл Имма очень много помогает нашему приюту, — сообщил Робертино девочкам. — Не только своему подопечному. Столько, сколько вносит ежемесячно мэлл Имма, не вносит никто. Она наш самый щедрый благотворитель.

Девочки посмотрели на меня, и в их взгляде смешались удивление, восхищение и гордость.

— Вот подопечный мэлл Иммы, попугай Морок. Он попал к нам в очень тяжелом состоянии и нуждался в долгой и затратной терапии. Она почти закончена, и его ждет последняя операция…

— Я поэтому и пришла к вам, мэллорд Робертино. К сожалению, в этом месяце я не смогу внести обычную сумму пожертвования. Честно говоря, я вообще не смогу… Дело в том, что я осталась без одежды… в результате несчастного случая. И мне надо заново приобрести весь гардероб. На это потребуется много средств. Ведь я работаю у графа и должна выглядеть соответствующе. Вы ведь понимаете? — заламывая руки, с мольбой обратилась я к ветеринару.

Тот потрясенно молчал. В его глазах боролись два чувства — разочарование и нежелание показать свое расстройство. Но ему с трудом удавалось скрыть его.

— Конечно, понимаю… — растерянно пробормотал он, отведя глаза.

— К сожалению, моя оплата не покроет мои непредвиденные траты. Даже то немногое, что мне удалось скопить, придется тоже пустить в дело. Я понимаю, это неожиданно… вы рассчитывали на меня…

— Да, рассчитывал… — кивнул Робертино расстроенно. — То есть нет, конечно! — спохватился он. — Все в порядке… Но как же Морок? Если ему не сделать операцию в этом месяце, он умрет! А мы так долго шли к этой маленькой победе…

— Простите… я должна думать о себе и своем будущем… у меня тоже никого нет, кто обо мне позаботится, если я заболею…

Я резко развернулась и поспешила на выход. Не могла смотреть в глаза Робертино, не могла находиться больше среди этих клеток, откуда с укором смотрели на меня глаза измученных животных. Душили слезы и вина.

Девочки побежали за мной. Я быстрым шагом спешила домой, они брели следом. Не прошли и двухсот шагов, как раздался рев и вой. Не знаю, кто не сдержался первым. Просто Памела и Камилла плакали тихо, а Элли всегда на весь Магистратум.

Я остановилась и развернулась:

— И чего мы ревем? — строго спросила я.

— Простите нас, мэлл Имма, — кинулись мелкие ко мне, уткнувшись кто в бок, кто в живот, орошая юбку слезами.

— Мы все возместим, — сказала Камилла, нервными движениями смахивая слезы.

— Возместите что?

— Стоимость платьев, — сказала Камилла.

— Мы заплатим вам, — кивнула Пэм, а следом и Элли.

— Чем вы мне заплатите? Вы уже оплатили мою заботу о вас вот этим, — кивнула я на рукава. — У вас нет ничего, чем вы можете мне возместить ущерб. Ни денег — ничего. Вам ничего не принадлежит. Все принадлежит графу. Вы еще ни тина не заработали.

— Папа заплатит, — сказала Памела.