Будь моим Брейшо

Кэптен

Паника наполняет мои вены, когда в одну секунду с лица Виктории исчезает вся краска. Она медленно поднимается на ноги и встает передо мной.

— Кэп, — предупреждает она глубоким, отчаянным тоном.

Я быстро оборачиваюсь, но застываю на месте.

Кровь стынет в жилах, тело немеет. Я не помню, как встал, но вдруг я стою, и менее чем в трех метрах от меня…

Мэллори.

Ее глаза задерживаются на моих, брови нахмуриваются, когда она переводит взгляд с меня на девушку позади меня и обратно.

Далее следует самое худшее.

Зоуи смеется, мягко, невинно и слишком близко.

Глаза Мэллори мечутся между моими, и ее лицо сникает.

Медленно она начинает озираться вокруг, но моя семья, оправившись от шока, вскакивает на ноги, загораживая вид.

Рэйвен бросается вперед, но Мэддок перехватывает ее за запястье, заставляя оставаться рядом с ним.

— Она у тебя? — шепчет Мэллори почти беззвучно.

Я рвусь вперед, ярость кипит в моей крови.

Ее взгляд скользит поверх моей головы на Викторию и задерживается на ней.

Я рычу, впившись глазами в лицо Мэллори. Мое тело дрожит, ужас накапливается внутри меня, как кислота, сжигая и разъедая все.

— Убирайся. Сейчас же.

Она пытается заглянуть за меня, но я отпрыгиваю в сторону.

— Хватит, мать твою, смотреть. Ройс!

— Иду. — Его шаги раздаются по тротуару в ту же секунду. Он идет убедиться, что Зоуи увели подальше.

Прочь от девушки, которая отказалась от нее.

Которая не хотела ее.

Как она могла не хотеть ее?

Моя челюсть сжата так крепко, что мне едва удается раздвинуть рот, чтобы говорить.

— Проваливай на хер отсюда, пока я не вышел из себя и не испугал каждого в этом гребаном месте.

— Поговори со мной, — умоляет она, держа руки на животе, где росла наша дочь.

Мои глаза прикованы к нежно-розовой ткани, того же оттенка, что и одежда Зоуи сегодня, и я с трудом, блядь, дышу.

— Всего минуту, даже несколько секунд. Прошу. — Она поднимает руки, и я слежу за ее движением.

Ветер выбирает именно этот момент, чтобы раздуть ее волосы вперед, и хлестнуть меня прямо в лицо, когда я чувствую хорошо знакомый мне запах, который мне хотелось бы забыть.

— Мы можем… пойти по другой дороге, подальше от… — она косится в сторону, ее глаза становятся влажными.

— Твои слезы не сработают на мне, Мэллори, но если это заставит тебя уйти, ладно, — выдавливаю я сквозь зубы. — Разворачивайся и иди, пока я не скажу тебе остановиться.

Слабо улыбнувшись, она быстро идет в противоположную сторону. Ее глаза скользят поверх моей головы и застывают на мгновение, прежде чем она поворачивается и уходит.

Я стою там, пыхтя, совершенно, блядь, не уверенный в себе и со скрученными внутренностями.

Я смотрю на Мэддока, который качает головой, призывая меня не уходить, на Рэйвен, следящую взглядом за Мэллори, ее руки сжаты в кулаки. Но я не смотрю на Викторию.

Я не могу, и даже не хочу думать, почему.

Я следую за Мэллори.

Я не кричу, чтобы она остановилась, пока мы не оказываемся на полпути к парковке, но она быстро оборачивается, по ее лицу струятся крупные крокодиловы слезы.

— Я сказал, твои слезы не помогут, так что отключай их уже.

— Я не могу. Я просто… — Ее взгляд перемещается позади меня.

Я рычу, подходя так близко, как только могу, не касаясь ни единого волоска на ее теле.

— Хватит, мать твою, смотреть.

Она кивает, возвращая свои голубые глаза ко мне.

— Как давно она у тебя?

У меня в груди щемит от этого вопроса.

Я стою здесь перед матерью моей дочери, которая, очевидно, даже не знала, что Зоуи наконец-то оказалась там, где должна быть.

Я бы должен кричать ей в лицо, говорить, какой она кусок дерьма, и как она посмела отдать самого прекрасного человечка в мире, но, глядя на нее…

На ее кремовую кожу, разрез глаз, маленький вздернутый нос и мягкие пунцовые щеки… золотые кудряшки, обрамляющие лицо, и то, как она поднимает левую руку и откидывает их с лица.

Моя рука взлетает, обхватывая ее запястье, чтобы она перестала, потому что я не могу этого выносить.

Это чертовски сложно.

Это, блядь, чересчур.

Я стою перед единственным человеком в мире, которого должен ненавидеть больше, чем кого-либо, глубоко в своей душе и всеми фибрами своего существования. Но смотря на нее, все, что я вижу… это моя дочь.

Наша дочь.

Половину меня и половину нее.

Твою мать.

Сглотнув, я усиливаю хватку и дрожу.

— У тебя хватает наглости подходить к нам вот так.

— Это последнее место, где я рассчитывала вас увидеть. Я просто… удивилась.

— Мне все равно, ты должна была сразу бежать в противоположную сторону, заметив нас.

— Ты не обидишь меня, Кэптен, — шепчет она, ее свободная рука поднимается, чтобы обхватить мою. — Ты хороший, даже когда не хочешь быть таким.

— Прекрати, — рычу я, несмотря на жгучую боль в горле.

Она сглатывает, уголки ее губ слегка приподнимаются в улыбке, и она осмеливается придвинуться ближе.

— Могу я сказать «привет»?

— Какого хрена?! — отшатываюсь я. — Нет. Нет, блядь. Ты с катушек съехала?

Она игнорирует меня. Мой пульс подскакивает. Синева в ее глазах горит ярко, как и в моих.

— Какая она?

Я отбрасываю ее руку, отпрыгивая назад, и мотаю головой.

— Не надо.

— Пожалуйста.

— Мэллори, — шиплю я, проводя руками по лицу, прежде чем обжечь ее суровым взглядом. — Уходи. Держись, мать твою, подальше от меня. От всех нас.

Я разворачиваюсь на пятках и спешу прочь.

— Можешь не говорить ей, кто я! — кричит она.

Я застываю, но не оборачиваюсь.

— Говори все, что захочешь. Я не скажу ни слова.

Пока я не продолжил идти — почему я, блядь, не продолжил идти? — она добавляет:

— Я могу… быть незнакомкой в магазине или… кем-нибудь. Кем угодно.

Я кусаю щеку изнутри и крепко зажмуриваюсь.

— Я просто хочу посмотреть на нее. Всего раз. Пожалуйста, Кэптен.

Мое сердце тяжело бьется о ребра, голова раскалывается, мгновенно возникает мигрень.

Зрение затуманено, разум помутнен, что должно объяснять последующую глупость.

— Ты знаешь мой номер, — хриплю я, хотя не должен.

Она никогда не осмелится позвонить.

Мой телефон вибрирует в кармане джинсов спустя двадцать минут после того, как мы уезжаем, затем еще через пятнадцать, но я не вытаскиваю его.

Во время поездки не произносится ни слова.

Хорошо, что Зоуи засыпает через несколько минут после начала поездки. Но тишина действует как сломанный свисток, вечно кричащий в мои уши и угрожающий взорвать барабанные перепонки.

Мэддок сел за руль, зная, что я захочу сидеть сзади. Он продолжает пытаться поймать мой взгляд в зеркале, но я не могу оторвать его от Зоуи.

Мой телефон снова звонит, и я прикрываю глаза.

Черт бы его побрал.

Телефоны моих братьев молчат, так что это может означать только одно.

Это она.

Нехотя и с такой силой, что белеют костяшки пальцев, я достаю телефон из кармана и смотрю на экран, на имя, которое я не видел на нем уже много лет и никогда не хотел видеть снова, но в свое время отдал бы за него все.

Когда я любил ее, и клялся, что она любит меня в ответ.

В один день она была здесь, а на следующий — исчезла.

Я волновался, искал ее, но ничего не находил. Девушка, в которую я был влюблен, растворилась в воздухе. Но как только пришло беспокойство, оно сменилось негодованием, потому что в нашем городе нет такого понятия, как случайное исчезновение.

Исчезновение без следа означало одно — она приняла решение уйти, и ей помогли.

Когда она объявилась, одиннадцать месяцев спустя, она уже не была девушкой Брей, но сумела пробить себе дорогу в подготовительную школу Грейвен.

Повернуться спиной к Брейшо было равносильно печати одобрения, они приветствовали предателей в своей семье с распростертыми объятиями и обещаниями, но к тому моменту меня это ни капельки не волновало.

Потому что я не знал, что причиной ее отъезда было желание скрыть свою беременность, родить и бросить моего ребенка, попытаться притвориться, что его не существовало, и надеяться, что я не узнаю.

И не узнал бы, если бы мне не подбросили документы, поделившись скрытой новостью.

Виктория.

Я бросаю взгляд через плечо на сиденье третьего ряда, где она прижалась к самому дальнему от меня окну и смотрит прямо в него с несчастным выражением лица. Локоть стоит на дверной раме, ноготь большого пальца скользит по подбородку.

Медленно ее глаза скользят в мою сторону и задерживаются.

Глубокие, шоколадные, карие.

Не голубые.

Не голубые?

Мое сердце уносится вскачь, глаза закрываются.

Мать твою.

Мой живот скручивает еще сильнее.

Я отключаю телефон, оставляя все шесть сообщений непрочитанными.

— Притормози, — хриплю я, и все поворачиваются в мою сторону.

— Кэп? — Мэддок переводит хмурый взгляд с дороги на меня.

Нам осталось ехать до дома еще добрых двадцать минут, но я задыхаюсь в этой чертовой штуке.

— Тормози, мужик.

Он так и делает, и я выбираюсь на свежий воздух. Вокруг ничего кроме двух полос шоссе на многие километры. Делая глубокий вдох, я готов захлопнуть за собой двери, но Ройс вдруг ступает на асфальт возле меня.

Я смотрю на отца, он, отрывисто кивнув, придвигается ближе к креслу Зоуи, так что я закрываю дверь, и они уезжают.

Добраться до дома занимает у нас больше часа, и мы не говорим по дороге.

Это одно из качеств, за которые я люблю своего брата, — его молчаливая поддержка, он всегда рядом и никогда не давит.

Поднявшись по ступенькам на крыльце, он поворачивается ко мне с напряженным взглядом, но только сжимает мое плечо и кивает, исчезая в доме. Я опускаюсь на задницу и смотрю на подъездную дорожку, на фруктовый сад и длинную дорогу между ними.

Я достаю из кармана телефон, включаю его и читаю сообщения от Мэллори.

Мои плечи опускаются, но вдруг голос Зоуи проникает сквозь меня, ее милый зов и нежный смех.

Оглянувшись, вижу, как она бежит ко мне с пасхальной корзинкой, заполненной яйцами. Отец, Рэйвен и Мэддок идут следом за ней, их руки полны яиц, а позади тянется след из тех, которые они уронили.

Я смеюсь, и это вытягивает меня из раздумий.

— Папочка, идем! — Улыбается она.

Сразу после этого, ее маленькая ручка поднимается и смахивает волосы с лица.

То же, что делала ее мама.

Так же, как это делает ее мама.

Почему я не замечал связи между этими движениями раньше?

Как она может иметь что-то общее с человеком, которого даже не знает?

В горле образовывается комок, и я сглатываю. Взгляд снова падает на телефон. Задержав дыхание, я отвечаю на сообщения одним единственным словом из двух букв.

Я разворачиваюсь, засунув его обратно в карман, и вскакиваю на крыльцо с улыбкой.

— Иду, малышка.

Папочка идет.

Виктория

С Пасхи прошло два дня, и пока он держит меня рядом с собой в школе и притягивает ближе дома, Кэптен глубоко погружен в свои мысли.

Каждой прошедшей ночью он крался по полу, и моя грудь вздымалась, когда его шаги приближались, только для того чтобы исчезнуть, оставляя меня с крепко стянутым узлом внутри. Но сегодня его тень колеблется за моей дверью.

Он стоит там, прямо за ней, и я задерживаю дыхание в ожидании.

Он входит, не заботясь о том, чтобы закрыть за собой дверь.

Молча, его глаза находят мои в темноте, он ложится поверх одеяла на свою сторону кровати, так что мы оказываемся лицом к лицу.

Под его глазами темные круги, говорящие о том, что он не спал. Тело сгибается под тяжестью мира, но он никого не впускает в свой.

Насколько я могу судить, до сих пор он держал все в себе.

Кэптен протягивает руку, и я заставляю себя не хмуриться, когда его пальцы минуют мою челюсть, хотя обычно они скользят по ней, а вместо этого погружаются в мои волосы.

Мои белокурые волосы.

Он целует меня вдоль челюсти, спускается ниже, пока его губы не смыкаются на моей грудине. Когда мои ноги раздвигаются для него, он устраивается между ними.

Пробегаясь руками по его коже, я позволяю ему брать, что ему нужно, чувствовать то, что он хочет, и целовать, куда пожелает, мечтая, чтобы он, наконец, поцеловал меня в губы.

Его пальцы проскальзывают под мои шорты и трусики, без колебаний проникая в мою киску. Движения мучительно медленные. Он покусывает мою кожу ниже ключиц, наваливаясь на меня.

Я тянусь к нему, но он сильнее вжимается в меня верхней половиной своего тела, пригвоздив мои руки к матрасу. Его пальцы туго входят внутрь, и мои стенки сжимаются вокруг.

Он стонет, шепчет на мою кожу слова, которые я не могу разобрать, и я покрываюсь мурашками.

Его пальцы сгибаются, погружаясь в меня, и он притягивает свои губы к моему уху. Внезапно его большой палец кружит вдоль моего клитора, и моя спина выгибается, как только он произносит:

— Кончай.

И я кончаю.

Мое тело дрожит под ним, пальцы пытаются притянуть его еще ближе.

Он ждет, пока я успокоюсь, пока мое дыхание восстановится, а затем, вздохнув, двигает нас обоих так, что мы снова оказываемся каждый на своей стороне.

Через несколько минут его глаза начинают закрываться. И только тогда я понимаю, что его хватка на моих волосах не ослабевает, он не разжимает пальцы и не отпускает. Вместо этого он зарывается еще глубже, засыпая у меня под боком.

Я стараюсь не думать о том, что это значит, но сон становится врагом.

И на задворках разума я знаю, что он будет не единственным.