— То есть, — Смирнова хмурится и потирает лоб пальцами, — твой брат создал эту игру? Все эти споры?
— Да.
— Сколько девушек вы… Я даже слово подобрать не могу, Яр. — Леся шумно вдыхает, а я напрягаюсь, убирая руки в карманы брюк.
Доски скрипят от того, как она ходит туда-сюда. Видно, что нервничает. Я спокоен, потому что правду говорю. Скрывать сейчас что-то глупо. Не тот момент.
— Не мало.
— Но зачем? Это же скотство какое-то.
Смирнова останавливается и сжимает перила руками. Я не стремлюсь подходить, хотя хочется. Сжал бы и не отпускал, но ведь вырываться будет и истерить. Это точно ни к чему.
— Я не могу сказать за всех, Леся.
— А мне и не нужно за всех, Яр. За себя скажи. — Поворачивает голову и смотрит на меня без отрыва. — Тебе зачем это нужно было? Скучно жилось? Вы так развлекаетесь? Самолюбие тешите? К чему игры на людей?
Теперь моя очередь отвернуться, потому что тема больная. Я столько раз откидывал в сторону муки совести, что сейчас не мог так резко раны вскрыть по новой.
— Вряд ли ты поймешь.
— Так ты постарайся объяснить.
— Из-за матери.
— Что?
Поворачиваюсь к Лесе, которая непонимающе смотрит на меня.
— Из-за матери, Лесь.
— Не понимаю, как связаны споры и твоя погибшая мама.
— Черт! — Потираю лоб пальцами и иду к краю пирса.
— Яр?!
Сажусь и пялюсь на воду. Уже темно. Отблески заката давно канули в темноту. Только водная гладь переливалась при лунном свете.
— Ярослав, — Леся садится рядом, на расстоянии, конечно, но рядом, — расскажи мне. Я же видела, каким ты можешь быть, и все эти споры… Они никак не укладываются в голове. Словно в тебе д…
Замолкает, а я улыбаюсь, как идиот.