Будь у меня твое лицо

Под моей кроватью, в коробке из-под обуви, прячется стопка черно-белых фотографий – моя первая серия работ о Руби, если можно так выразиться. Больше всего мне нравятся ее фото в белой меховой шубе – забавной, из стриженой норки, с шелковой подкладкой кремового цвета. Образ дополняет соответствующая шапка. Руби стоит на ступенях университетской библиотеки (как же я скучаю по зиме в Нью-Йорке!), вся в кружащемся снегу, а в окнах мерцают огоньки. Под шубой – угольно-черное платье до колен, чулки и опасные высокие каблуки. Руби выглядит счастливой, и в ее глазах отражается редкая, такая странная улыбка.

Мы тогда направлялись в галерею на вечер-открытие и решили заглянуть в библиотеку: узнать, есть ли у них книги об известном немецком художнике, рисующем березы в неоновых цветах. «Все, что нам нужно, – это введение», – властно сказала Руби, проводя пальцем по корешку книги, которую мы нашли в европейском крыле. Она дважды пробежала введение глазами и заставила меня запомнить три самых известных картины художника.

Той ночью Ханбин зашел за нами в библиотеку. Или мы встретились в галерее? Неважно, он все равно забирал нас в основном ночами и однозначно присутствовал на той выставке. Он купил картину для Руби и удивил ее месяц спустя, в день рождения. На вечеринке он прошептал мне на ухо, что это была самая дешевая из представленных на выставке работ. Но Руби очень любила ту флуоресцентную березовую рощу, пронизанную шокирующими розовыми и желтыми линиями, в толстой золотой рамке и с ее подписью. РУБИ СО-ВОН ЛИ.

Интересно, где сейчас эта картина? Быть может, висит в доме ее отца? Или припрятана где-нибудь в шкафу, вместе со скелетами?

Как-то раз о младшем брате Руби написали статью – в американских новостях, не корейских. Его стартап, связанный с арендой необычных авто, только-только получил финансирование от второй по величине фирмы по венчурному капиталу в Сан-Франциско. Все это до сих пор кажется мне загадочным: зачем вообще Му-чеону понадобилось финансирование, почему он работал в Америке над чем-то столь несерьезным и что случилось с юридической школой? Но когда я задала эти вопросы Ханбину, он пожал плечами, ответив: «А почему бы и нет?» По мнению Ханбина, финансирование было необходимо скорее для привлечения внимания, да и инвесторы Силиконовой долины, возможно, нуждались в связях Му-чеона больше, чем он нуждался в них. Незаконнорожденный сын остается наследником – сильным и опасным; это приз, за который будут сражаться еще долгие годы.

Лучше всего я помню, как Руби бездельничала на своем белом диване, в квартире в Трайбека. Она гладила пальцами украшение, купленное в тот день, а окружало ее множество невероятных вещей. Прирожденный коллекционер с невообразимым вкусом, она способна была создать гармонию из несочетаемых мелочей. Мы ходили в антикварные магазины, и домой она тащила нелепые, экстравагантные, интригующие безделушки – то вековую шкатулку для драгоценностей из черного дерева, то чайные чашки с золотой каемкой из России, то угрюмую куклу девятнадцатого века с кудрявыми волосами оттенка «пепельный блонд» и целый гардероб изысканных миниатюрных платьев. Но оказавшись у Руби в квартире, все эти вещицы тут же преображались, словно здесь и выросли из некогда посеянных семян красоты. Коллекция подпитывала часть меня – ту, о которой я даже не подозревала. Меня охватывало страстное желание прикасаться к этим предметам, любоваться и наслаждаться ими. Руби замечала это и не возражала. В ее голове уже сложилось твердое мнение обо мне как о художнице, создательнице, поклоннице красоты. Я преклонялась, теша таким образом ее коллекционерское тщеславие.

– Покупка кучи дорогущих вещей еще не делает тебя коллекционером, – высокомерно произнесла она, читая однажды статью в «Таймс» об актуальных потребительских привычках «новых богатых» в Китае.

Я понимаю, что она имела в виду. Ее вкус был не совсем даром свыше – скорее, он походил на инстинкт, такой же естественный, как ее меланхолия или подозрительность.

С ними – с Руби, Ханбином и их друзьями – я познакомилась в США. Отправиться на учебу в Школу изобразительных искусств в Нью-Йорк было для меня чем-то немыслимым. Первый полет на самолете, первые выезд за пределы страны, первый выход из-под безопасного крова «Лоринг-центра», первая звезда на моем пути. Потрясений ждало немало, но больше всего меня поразило количество корейцев, чувствующих себя как дома на улицах, в кафе и магазинах Нью-Йорка, в коридорах и кабинетах Школы изобразительных искусств. Для них обучение за границей и самостоятельные путешествия были обычным делом. А некоторые вели такой образ жизни с самого детства.