Будь у меня твое лицо

Иногда Руби опаздывала или вообще отменяла встречи, сообщая об этом, когда мы уже ждали ее. Этими моментами я и жила. Ханбин всегда хмурился и вздыхал – переживал, что она пренебрегала им, бывало это нередко. Но затем, пожимая плечами, он обращался ко мне: «Ну а ты все еще хочешь есть?» Мое сердце начинало бешено колотиться, и я с энтузиазмом кивала, втайне ненавидя себя.

– В моей семье ни у кого нет творческой жилки. Даже у мамы, хотя она держит галерею, – признался однажды Ханбин, когда они с Руби пришли ко мне в студию посмотреть финальный проект.

Я показывала им отдельные наброски, которые позже планировала превратить в серию.

– Особенно мне нравится этот, – восхищенно произнес он, взяв эскиз девушки в колодце. Она тянула руки и глядела вверх. Набросок лежал под грудой других, но Ханбин просмотрел все. – Очень необычно.

– Больная фантазия, – смутившись, пробормотала я. Взгляд девушки я себе представляла совершенно не так, как он получился. У меня вылетело из головы, что скетч лежит в общей куче: он появился, когда нам задали нарисовать наши представления о семье, но работу я так и не сдала.

– Вот почему ты нам нравишься, – раздался из-за угла голос Руби. Она изучала мою скульптуру – слепых детей. – Вот почему ты нравишься мне. У тебя удивительно ясный, незамутненный взгляд на мир. Других слишком легко отвлечь.

Я не поняла, что Руби имела в виду, но улыбнулась, чтобы ненароком ее не разочаровать.

Зимой у богатых корейских студентов было обычным делом забронировать номер в гостинице, собраться там и выпить, хотя жили они все в красивых квартирах. Однажды мы отправились в Бостон – потому что Руби захотелось. «Мне здесь скучно», – заявила она.

Она пригласила и Му-чеона. Тот учился с Ханбином и жил в центре города. К компании присоединилось еще несколько ее друзей из школы. Мы решили остановиться в «Коришн Хотел» на Бойлстон-стрит, поближе к магазинам и клубам.

Руби настояла, что сама поведет красный мазерати. Ханбин сел с ней, а мы с Му-чеоном – на заднем сиденье. Он отключился: похмелье после гулянки еще давало о себе знать, а я молча глядела в окно, на проносящиеся мимо деревья, покрытые снегом.

Мне не давала покоя сцена, свидетелем которой я стала на прошлой неделе. Выходя из библиотеки и размышляя, почему Руби не общается со мной вот уже дней семь, я увидела ее в компании другой кореянки, Дженни. Они смеялись – у них никак не получалось достать из такси большие сумки для шопинга, и водителю пришлось выйти и помочь им. По логотипу на покупках я догадалась, что день они провели на Пятой авеню. А несколькими неделями ранее Руби организовала у себя в квартире обед с друзьями, вот только меня не позвала. Об этом я узнала случайно, из разговора двух девочек, возбужденно обсуждавших шеф-повара, которого пригласила Руби.

За всю дорогу Руби остановилась всего два раза, и наконец мы приехали в ресторанчик в Коритауне в Бостоне. Поужинав, мы принялись за напитки. Владелец знал Ханбина и не приставал к нам с просьбами предъявить удостоверения личности. Заведение заполнялось пьяными студентами, становилось все шумнее и шумнее. Вначале нас было шестеро, по вскоре все уже созванивались с друзьями из Бостона и звали их присоединиться к вечеринке. Около часа ночи мы заказали еще соджу с собой и, получив наши пластиковые емкости, удалились. Руби вела медленно и неровно.

В отеле мы включили музыку и продолжили пить. Нам выдали номер класса люкс недалеко от ресторана, и по двое-трое начали подтягиваться люди. Каждый приносил спиртное; кто-то забронировал номера на нашем этаже, и мы бродили из комнаты в комнату с напитками в руках, смеясь и шепчась в коридорах. Я никого не знала, зато все мы были пьяны и счастливы. Шутки вызывали улыбку, и я все пила и пила. В углу Му-чеон уже ласкал какую-то студентку из Уэллсли.

Не знаю, сколько пробили часы – три или четыре утра, когда я легла на кровать в одном из наших номеров. Голова болела, тело будто качалось на волнах, то поднимаясь, то снова погружаясь в воду. До меня доносились говор и музыка, но, просто закрыв глаза, я почувствовала себя легче. Вдруг дверь открылась и закрылась, и моего лба коснулась чья-то ладонь. Приоткрыв глаза, я смутно разглядела Ханбина.

– Голова болит, – простонала я. – У тебя есть тайленол?

Он покачал головой.

– Тогда помассируй мне немного виски, вот так. – Я положила пальцы на голову, туда, где пульсировала боль.

Ханбин неуклюже попытался повторить мои движения своими немаленькими руками, но вскоре уже просто гладил мои волосы. Я пододвинулась чуть ближе, он наклонился, и вдруг… я осознала, что он меня целует. Все произошло слишком быстро, но мне ужасно понравилось ощущение его сильного тела вплотную к моему. Его широкие плечи, его обжигающие губы… Ханбин резко встал и, посмотрев на меня сверху вниз, ушел. Мы никогда не говорили о случившемся, но я помню каждую деталь.

Два месяца спустя Руби покончила с собой. Я не могла ни с кем говорить, перестала ходить на занятия, была не в силах выйти из комнаты. Я не знала, как жить дальше.