Будь здоров

Спросонья я не понял, что случилось. Встрепенулся и заморгал, пытаясь оглядеться и вспомнить, где я и что, собственно, происходит. Первое, что увидел, — пронзающий, как огнешаром, взгляд знахаря. Второе — палату, спящего больного и солнечный луч на полу. Солнце встало, но ещё рано, отметило моё сознание. И тут только вспомнились слова наставника. Я впился в него не менее яростным взглядом, встал и так же тихо прорычал:

— Осторожнее в словах, господин Герболио! За них можно и перчаткой по лицу получить!

Огонь в глазах знахаря вспыхнул ещё яростнее, но тон сменился на приторно-сладкий:

— И как же господин ассистент травника охарактеризует состояние вверенного его попечению больного?

— Состояние стабильное. Прогноз положительный, — не прекращая дуэль взглядов, доложил я. — Завтра можно выписывать, если не терпится, но лучше послезавтра.

Ярость в глазах наставника сменилась сначала удивлением, потом тревогой — уж не сошёл ли практикант с ума от переживаний? Он резко отвернулся, подошёл к койке больного и низко склонился над ним. Почти две минуты пристально вглядывался в спокойно спящего человека, затем медленно разогнулся и с бесконечным удивлением посмотрел на меня.

— Невероятно! Я не мог ошибиться. Он не мог выздороветь. День. Максимум два, и всё… — Вдруг ему в голову пришла ещё одна мысль: — Если только здесь не побывал целитель. Но откуда здесь быть целителю? — начал размышлять он вслух. — Меня предупредили бы. Обязательно предупредили бы. Или нет? — И что-то тихо забормотал себе под нос. Наконец, придя к какому-то решению, он снова, словно впервые увидев, посмотрел на меня: — Парень, скажи, мне можно, ты — целитель?

Я не посчитал нужным скрываться перед коллегой и молча кивнул.

— Вот Лиллениан, старый хрыч! Опять не предупредил! Ну я ему покажу, — с превеликим облегчением забормотал Герболио. — Попроси у меня теперь корень животворный из ущелья Змейного — лопуха тебе корень, а не животворный.

Он немного пометался по палате, радостно потирая руки, потом остановился и деловито сказал:

— Так, парень, славы и благодарности от родных и самого больного тебе не видать — секретность, клятая. Сейчас быстро… А где Кламира? Завтракает? Ладно. С ней потом. Сейчас мы с тобой быстро бреем голову больного — ты ж ему и волосы на пробитом месте вырастил — и говорим, что сначала за волосами не разглядели, а оказалось, только кожа содрана на макушке. Потому и крови было много. Всё. Действуем.

Мы сняли повязку с головы лесоруба и наголо его побрили. Он, разумеется, проснулся, но мы ему объяснили наши действия лекарской надобностью. Этого оказалось для него достаточно.

Герболио густо намазал больному голову какой-то вонючей мазью — средством для укрепления волос, как я позже выяснил, — и мы замотали её толстым слоёв бинтов, соорудив некое подобие халифатской чалмы.

Только успели закончить секретные лекарские процедуры, как в коридоре раздался многоголосый женский вой и плач. Надо сказать, эта палата всей больнице была известна как палата для умирающих. Поэтому, узнав, куда поместили их ненаглядного сына, жениха, племянника, женщины начали предварительную репетицию оплакивания. К ним тут же вышел Герболио и в ласковых выражениях известил собравшихся, что своим воем они мешают спать их выздоравливающему чаду. Плач сменился ликованием, и толпа родни, громко радуясь, на цыпочках покинула больницу.

Герболио со вздохом облегчения вернулся в палату и опять посмотрел на меня:

— А почему ты в простыне?

— Мантия вся мокрая от пота была, я её и снял. Запасная дома, но до него ещё дойти надо, — пробурчал я.

— Ходить не надо. Я пошлю кого-нибудь, принесут. Ты два дня отдыхаешь. И без разговоров, — прикрикнул он. — Сгореть хочешь досрочно?! Это не обсуждается. — Секунду помолчал и, как всегда ехидно, пообещал: — А вот разговор… и до-олгий отдыху твоему не помешает.

ГЛАВА 20

Разговор с Герболио вопреки его угрозам получился совсем недолгим. Его не интересовали подробности, как я это делаю, что при этом вижу, кто первый заметил и кто чему учил. Его больше интересовало, что я могу на практике и чем это поможет жителям города. То, что я сделал это впервые, его не смутило — раз получилось, значит, умеешь. Случайность в такой сложной ситуации, как у лесоруба, — это нечто просто невероятное.

После отправки родственников бывшего умирающего восвояси мы перешли в кабинет знахаря на втором этаже. По пути он распорядился перевести страдальца в палату выздоравливающих, а кого-то из персонала послал к тётушке Матриде за сменной мантией для меня. В этот ранний час длиннющий коридор двухэтажного кирпичного здания больницы был пустынен, темен и тих. Толстые деревянные плашки пола ещё не поскрипывали под шаркающими шагами больных и не отзывались барабанной дробью на торопливую твёрдую поступь персонала. Спокойствие и умиротворение ещё властвовали над зданием, но уже готовы были уступить место деловитой суете, гомону и мельтешению отягощенных заботой людей.