Будь здоров, жмурик

А Толя меж тем что-то бубнил, то про Сталина, то про Троцкого, то про царскую семью, то про вторую часть романа Гоголя «Мертвые души» – ту, что автор сжег. Говорил, что, мол, здесь можно без проблем взять ее в библиотеке и почитать, и книжка эта даже с картинками того художника, который их не нарисовал, но нарисовал бы, если бы у Гоголя крыша не поехала. Ну и прочие утерянные в земном мире произведения искусств никуда не делись – туточки они. Даже утерянная библиотека Ивана Грозного – и она в полной сохранности здесь в раю, книжечка к книжечке, все, как новенькие. Насчет библиотеки я не стал интересоваться – где она, и что она из себя представляет. Успеется. Теперь уже легко было поверить всему. Потом Толик предложил, если я захочу, как-нибудь на Титанике покататься или хотя бы зайти на пароход, поглазеть. Иногда Толя отвлекался и принимался петь какие-то застольные крестьянские песни, подпевая на непонятном языке с теми, кто веселился рядом. Он горланил громче всех, и гуляки восторженно кивали и подмигивали ему, аплодировали, свистели и улюлюкали. На пике этого веселья мой ангел-хранитель вдруг поднялся из-за стола, выбежал на середину и принялся плясать. Вскоре он как-то быстро перешел на присядку, а потом и вовсе несколько странно начал выпендриваться и дрыгать конечностями, как это делали до революции бородатые мужики или купцы в пьяном угаре, забравшись, например, на стол в каком-нибудь Яре. Все бы ничего, но с болтающимися за спиной крыльями пляска эта выглядела несколько необычно и странно. Да и вообще – присядка. Что-то я не припомню, что бы видел где-нибудь подобный сюжетец на старинном гобеленовом ковре, даже на гедеэровской подделке. Лучше б он на лире или арфе что-нибудь райское потренькал. Впрочем, мне его танец все равно понравился. А после пляски Толя действительно забрался на стол и влил в себя ведро браги под общий восторг и громкое ура. Конечно, он мог бы залить себя целой цистерной чистого спирта или серной кислоты без соответствующих последствий, но не захотел – не тот формат. Хватит с него и импровизированной присядки, которая тоже была не из той как бы оперы. Потом наступило некоторое затишье. Толя снова уселся за стол и стал тихонько, изображая сентиментальную улыбку, следить, как танцуют свои народные средневековые танцы крестьянские девушки и парни, а также люди постарше. Ну, у них-то, к счастью, обходилось все без нелепых хореографических отклонений. И танцы были спокойные. А потом звучали и вовсе грустные и романтические баллады, и никто уже не плясал. Ровно и сбалансированно лились звуки старинных инструментов этих гениальных самоучек – деревенских музыкантов, и, главное, волшебной была сама музыка. Не знаю, были ли музыканты настоящими – из прошлой жизни, или тоже «картонными». Толя продолжал балдеть. Так он сидел, подперев подбородок кулаками и закрыв глаза, иногда чуть вздрагивали перья на его крыльях. Уж ему-то пора привыкнуть, – подумал я. Ан нет, видимо здесь все самые лучшие наши ощущения остаются с нами навсегда, во всяком случае, будут радовать до следующего перевоплощения.

Вдруг двенадцатью ударами в темноте пробили полночь часы какой-то невидимой башни. Ну, полночь должно быть тоже бутафорная, ибо Толя божился давеча, что времени здесь не существует. Видать время, башни с часами – тоже одна из нитей дивного гобеленового ковра из его детства. Толя, словно по сигналу, встал и молча куда-то удалился. Помочиться, что ли? – пронеслось в моих нематериальных мозгах. Хотя вряд ли: нет же здесь этой надобности. И я пожал плечами – пусть погуляет. Тотчас послышался стук копыт, и неподалеку от таверны остановилась небольшая карета, запряженная парой. Расторопный мальчик из трактирной обслуги подбежал к карете и помог выйти из нее стройной незнакомке. На ней был темный длинный плащ с большим капюшоном, в котором она прятала свое лицо и тем самым напоминала таинственного монаха-католика. Типа Золушка, – подумал я, но тотчас вспомнил, что, как правило, в 24.00 все более-менее правильные Золушки как раз-таки делают ноги, а эта таинственная особа только сейчас к полночи и подгребла. Впрочем, нет здесь поблизости ни дворца, ни принца (разве что принц – это я). Как-то быстро она потерялась из виду, но вдруг, через несколько мгновений, я почувствовал на своем плече чью-то женскую головку с мягкой копной чуть золотистых волос, отражающих огни горящих повсюду факелов и блеск ярких небесных светил.