Будаг — мой современник

В Агдаме собрали митинг, на который вызвали представителей всех сел — председателей сельсоветов и колхозов, секретарей партийных и комсомольских ячеек. Народ собрался на площади перед городской гостиницей «Имдад» («Содействие»). Ораторам предстояло выступать с балкона. Ждали председателя Закавказского Совнаркома Газанфара Мусабекова: утром он выехал из Барды. Всех беспокоило, почему он запаздывает. Секретарь райкома Мадат Кесеменский уже трижды звонил в Барду, и ему неизменно отвечали: «Полчаса назад товарищ Мусабеков выехал к вам с инструктором Заккрайкома».

Но вот наконец гости появились, и Мадат Кесеменский открыл митинг.

От имени председателей колхозов выступил Керим, из председателей сельских Советов для выступления избрали Бахшали, от местной интеллигенции — меня. В заключение с большой речью обратился к собравшимся Газанфар Мусабеков.

Мне довелось слышать многих ораторов, но еще никогда я не был так восхищен речью, в которой столько искренности и сердечности. Председатель Закавказского Совнаркома говорил так понятно, интересно о самых наболевших вопросах, что люди его слушали, боясь пропустить хоть слово. Его выступление длилось около часа и касалось положения дел в Азербайджане, стране и во всем мире.

Он говорил о том, что Советская власть выдвинула в состав руководящих работников бывших батраков и рабочих, упомянув при этом меня и Керима, поэтому она тесно связана с широкими народными массами, и никакая сила извне не может ее одолеть и разрушить изнутри.

Мусабеков приводил факты саботажа на предприятиях, убийств из-за угла активистов, преданных социализму партийцев, комсомольцев, передовых женщин, учителей школ, говорил о поджогах, порче дорогостоящей техники, крушениях на железной дороге. И что за всем этим видится вражья рука.

После митинга Газанфар Мусабеков обменялся рукопожатиями со всеми ответственными работниками райкома и районными активистами. А с Бахшали даже перекинулся парой фраз (очевидно, они были раньше знакомы), поинтересовался его здоровьем.

Прощаясь с Мадатом Кесеменский, Мусабеков поручил ему особым вниманием окружить старых коммунистов, заботиться о них.

Митинг давно закончился, а народ с площади не расходился.

* * *

Закрытое заседание бюро длилось долго. Обсуждалось заявление Чеперли в Закавказский крайком. Специально приехал инструктор Заккрайкома. Он и открыл заседание, предложив, чтобы сначала выступил Чеперли, а потом я.

— И тогда, — сказал он, — послушаем членов бюро и их предложения.

После митинга, на котором мы выступали, я пригласил Бахшали зайти к нам. Керим, как всегда, остановился у нас, поэтому для него особого приглашения не требовалось.

Бахшали обрадовался моему приглашению — после ссоры в доме Багбани мы с ним не виделись.

Когда мы сидели за столом, я заговорил о том, что меня волновало в эти дни больше всего:

— Дядя Бахшали, ты хорошо помнишь Ясин-бека, сына Гюрзали-бека из Гиндарха?

Он внимательно взглянул на меня:

— Того, кто сватался к родственнице Вели-бека?

— Того самого.

— А что это ты вдруг вспомнил о нем?

— Ты сам знаешь, дядя Бахшали.

Бахшали отвел взгляд. Кеклик с Ильгаром затихли в соседней комнате, Керим еще не пришел. Я решил не торопить Бахшали, терпеливо ждал.

— Ты храбрый, сильный человек, Будаг, я уже не такой, годы дают знать… В мое время следует думать: прежде чем войти, как выйти.

— Знаешь, дядя Бахшали, как говорят у нас в народе: одни живут для того, чтобы есть, а другие едят для того, чтобы жить! Нельзя быть для всех хорошим! И нет такой вещи, которая была бы хороша для всех!

— Тебе легко рассуждать, Будаг, — грустно сказал он, — а я хочу умереть в собственной постели от старости.

— Как тебе не совестно, дядя Бахшали! Все не можешь забыть щедрот Вели-бека? Не можешь забыть хлеб из его рук? Но ведь ты за этот хлеб работал не покладая рук!

— И вовсе не поэтому. Огонь нельзя потушить огнем, Будаг!

— По-твоему, надо поручить базар вору и смотреть, что из этого выйдет?!

Он молчал, опустив голову.

— Дядя Бахшали! Вспомни моего отца, который всегда бросался в бой за справедливость! Если бы не ты и не Гасан-бек, он бы ушел из жизни на два года раньше!

— А где теперь Гасан-бек, ты знаешь?

— Конечно, знаю и не могу себе простить, что пока никак ему не помог! Но придет время, и я доберусь до тех, кому он мешал!

— А знаешь ли ты, почему арестовали Гасан-бека?

— Скажи, дядя Бахшали, если можешь!

— Он первым узнал Ясин-бека, когда тот появился в наших краях под именем Чеперли. Но он ничего не мог доказать, зато его обвинили в национализме и связи с мусаватом. И тогда же намекнули всем, кто мог узнать Ясин-бека, что им грозит расправа.

— И ты молчишь? Знаешь и молчишь?! Я всегда считал тебя честным человеком, дядя Бахшали…

Он молчал.

— Если эти твои слова — правда и если ты относишься ко мне как к сыну, то знай: через некоторое время тебе придется доказать это. Чеперли написал на меня жалобу, и если я не докажу, кто он такой, то из-за твоей трусости меня выгонят из партии!

— Хорошо, сынок, когда надо будет, я скажу всю правду.

— И о Гасан-беке тоже!