Будапештская весна

Взглянув вверх, они стали свидетелями фантастической игры света. Вот уже в течение нескольких недель в небе Будапешта господствовала советская авиация. И вот сейчас сюда залетел одинокий «юнкерс». Сначала его пытались нащупать советские зенитные батареи, засыпав темное небо красными шарами трассирующих снарядов. Потом где-то в районе Чепеля вспыхнул прожектор, слизывая бескрайнюю темноту своим длинным светлым языком. Яркий луч прожектора, делая огромные прыжки, метался по небу и вдруг, нацелившись в одну точку, застыл на месте. Высоко над Цитаделью в луче прожектора сверкнула серебром маленькая, с булавочную головку, фигурка самолета. Сразу же в разных концах города вспыхнули еще три прожектора, снопы света скрестились и медленно повели самолет. «Юнкерс» сбавил высоту и сбросил несколько бомб, чтобы освободиться от лишнего груза. Вырваться из лучей прожекторов ему не удавалось. Пилот в таких случаях как бы слепнет, теряет самообладание и способность ориентироваться. Он бросал машину то вверх, то вниз, боролся изо всех сил; самолет с тяжелым грузом кружил над городом, как обреченная осенняя муха, а лучи прожекторов не отпускали его ни на минуту, цепко держа его в своем перекрестье. Вокруг все смолкло. Перестали стрелять орудия, минометы, пулеметы, автоматы. Затаив дыхание, все следили за этой воздушной драмой. «Юнкерс» словно опьянел от света. Он, как бы споткнувшись, свалился на крыло, продолжая лететь, но уже не пытаясь вырваться из мертвой хватки прожекторов. Наконец он покачнулся и, опустив нос, с воем рухнул на город. Над самыми домами прожектора уже не могли следовать за ним. Он врезался в землю где-то у проспекта Кристины. Раздался мощный взрыв, и все смолкло. Тогда над Дунаем медленно поднялись вверх, оставляя в темном небе дымный след, четыре красные, похожие на звезды, ракеты. Это советские артиллеристы поздравляли своих боевых товарищей — прожектористов.

А минутой позже с новой силой разгорелся бой. Шум грузовых автомашин доносился уже со стороны Цепного моста. Ребята быстро свернули в переулок, намереваясь начать свою «охоту» в районе городской управы. Попадется ли им какая-нибудь одинокая жертва? Они никак не могли забыть только что увиденную, взволновавшую их всех картину. Им захотелось и самим совершить что-то значительное, запоминающееся.

Площадь Сервета была сплошь усыпана обломками, многие дома вокруг нее горели. На улице Фехерхайо они увидели оставленный немецкий мотоцикл с коляской и каской, привязанной к бензобаку. Гранат уже не было, кончалась и взрывчатка. Тогда Марко попытался поджечь мотоцикл фосфорной палочкой. Организовать наблюдение они не успели, так как Кешерю, опередив всех, просто проткнул шины колес перочинным ножом. По второму колесу он ударил с такой силой, что оно лопнуло с громким хлопком. Все четверо бросились бежать. Стук их ботинок эхом отдавался в узкой улице. Вслед им кричали по-немецки, кто-то выскочил из дома и начал стрелять в них из пистолета. Пуля, пролетев над плечом Золтана, продырявила стекло уже разбитой витрины.

Они остановились передохнуть только под аркой большого красного дома на площади Мадача. Наконец-то они почувствовали себя в безопасности. Марко тяжело дышал, поминутно вытирая потное лицо рукавом пальто. Он не мог скрыть своей злости. Ребята еще никогда не видели его таким разъяренным и страшным, хотя он и не кричал, а просто цедил сквозь зубы:

— Позор!.. Стыд и позор!.. Ты, кажется, хочешь погубить своих товарищей?!

Кешерю еще и сейчас весь дрожал, но стремился показать, будто вообще не знает, что такое страх. Трясущимися руками он свернул цигарку и закурил:

— Трусливые зайцы! Что тут много говорить? Венгры народ такой: или пан, или пропал…

— Пан?! — Марко выбил из рук Кешерю сигарету и растоптал ее. — Знаешь, кто трус? Ты! Если ты боишься подождать, пока мы как следует прикроем тебя, организуем круговое наблюдение, то убирайся от нас ко всем чертям!

Кешерю нервно кусал кончик своего уса, его желтое лицо потемнело, жилы на висках вздулись.

— Значит, теперь я уже и трус? Ладно…

Они направились по двое в сторону Базилики, теперь в сотне метров друг от друга. Мороз снова усилился, улица, покрытая смерзшимся снегом, стала скользкой. Парни шли очень медленно, заслышав какой-либо шум, старались обойти это место стороной. Сегодня на каждом углу их поджидала смерть. А ночь вокруг сверкала вспышками взрывов, обдавая их тучами пыли. Глухая стена одного из четырехэтажных домов прямо у них на глазах медленно рухнула на землю. Движения их стали стремительными и четкими, будто именно в эти минуты решалась их судьба. Гажо, шедший с Золтаном, уже дважды останавливался, но только на третий раз обратился к нему:

— Скажи, Золтан, ты не смог бы для меня кое-что сделать?

— А что именно? — спросил Золтан.

— Словом, если что случится со мной… — Гажо сделал резкое, выразительное движение рукой. — Понимаешь? Тогда, если у тебя будет такая возможность, съезди к нам и расскажи все Рожике Рупп. Там тебе каждый покажет, где она живет…

— А кто она? Ты никогда не говорил мне о ней.