Будапештская весна

Солдаты прошли до железнодорожной насыпи, так как Геза предупредил их, что на Кругу у всех прохожих проверяют документы. Но как только они свернули на улицу Фехервари, Гажо вдруг остановился и указал рукой вперед. На тротуаре возле церкви стояли двое военных.

— Ну и что ты нашел в них особенного? — спросил его Золтан.

— Жандармы. Видишь, шапки с козырьками.

Оба быстро повернули назад и, идя вдоль насыпи, переулками спустились к Дунаю. Сегодня город уже не казался им столь безлюдным, однако трамваи все еще не ходили. Добравшись до набережной, они направились к мосту. В их рюкзаках лежал двухдневный запас продовольствия, гражданская одежда и несколько книг из библиотечки Золтана.

Уровень воды в Дунае был необычно высоким, а от самой воды, мутной и грязной, веяло холодом. Вдоль реки гулял ветер, вздымая темно-зеленые волны. Оба солдата торопливо и молча зашагали дальше.

«Что он все время ухмыляется?» — недовольно подумал Золтан, краешком глаза косясь на Гажо, который шел на полшага позади него.

После прибытия в Будапешт его спутник уже не казался ему столь необходимым. Хорошо знакомые улицы, площади, дома, среди которых он вырос, вернули ему уверенность в себе, и у него даже пропало настроение разговаривать с Гажо. В Дьёре и в пути он видел в Гажо самобытного, во многих отношениях замечательного человека, а теперь интерес к нему как-то сразу поблек. Оказавшись в большом городе, тот растерялся, то и дело оглядывался и стал для Золтана уже скорее обузой, чем поддержкой. Золтан с досадой думал о том, что, возможно, несколько недель им придется просидеть взаперти в одной квартире. Теперь ему больше хотелось побыть одному: ведь, кроме совместного бегства из части, его с Гажо почти ничто не связывало.

Золтан твердо решил, обосновавшись в квартире Коха, попробовать заниматься, готовиться к экзаменам. Он положил в вещмешок несколько учебников, хотя сейчас ему никто не мог сказать, когда предстоят экзамены и будут ли они вообще. Но одна мысль, что он будет читать дневники Сечени и книгу Вилмоша Толнаи об обновлении языка, приятно согревала его сердце; он словно вновь ощущал привычный кисловатый книжный запах — это еще больше отдаляло его от Гажо.

«Только бы ты молчал! Нам ведь не о чем разговаривать», — твердил он про себя. Но Гажо и не думал ничего говорить. Он чувствовал, что товарищ его явно не в духе, и не хотел нарушать ход его мыслей. Он поглядывал на птиц, облепивших голые ветви деревьев возле Технического института: одни воробьи, и ничего больше. Птиц Гажо изучил хорошо: в детстве он частенько наблюдал за ними на гористом лесном склоне возле дома, когда вместе со сверстниками ставил на них силки. Волнообразные родные холмы Бюкка, богатый лес с разнообразной растительностью казались ему сейчас, в этом пустынном и сером городе, недоступно далекими и милыми, но если мысли его витали где-то далеко, то глаза бдительно наблюдали за улицей. Он почти радовался, как только удавалось заметить очередную опасность: ведь он мог предупредить Пинтера и показать тем самым, что без него тому никак не обойтись.

Небо, затянутое свинцовыми тучами, было монотонным и скучным, точно в городе никогда не показывалось солнце. Вдоль грязной улицы, которую в последние дни совсем не подметали, ветер гнал клубы пыли, мусор, обрывки газет. Из часовни на площадь Геллерта просачивались торжественно-тихие звуки органа. По мосту проходил отряд эсэсовцев — молодых рослых парней, вооруженных автоматами и одетых в пестрые полевые комбинезоны. Они нестройно горланили песню о фатерланде. Прохожие, в большинстве уже знавшие о том, что Будапешт окружен русскими, опускали пониже головы и спешили пройти мимо.

Новенькие сапожки гитлеровцев с короткими голенищами, аккуратно подогнанное снаряжение, налитые здоровым румянцем щеки и показная бодрость были вызывающе демонстративны в этом многострадальном, парализованном городе.

Золтан тоже помрачнел. У него возникло неопределенное, но угнетающее предчувствие: раз гитлеровцы поют, значит, война в Будапеште затянется надолго. Над водой парили чайки. Лениво взмахнув крыльями, они почти неподвижно повисали в воздухе рядом с мостом, поглядывая своими маленькими черными глазками на прохожих и требовательно крича, почти рыдая. Но крошек им никто не бросал. Золтан глядел вниз, на Дунай, на завихрения водяных струй возле каменных опор, на то, как свирепо бушует под мостом поток, словно стремясь вырваться из окруженного города.

У моста на пештской стороне по-прежнему стоял на посту жандарм с металлической бляхой на груди, но он не удостоил их даже взгляда: по мосту проходило довольно много народу, в том числе и солдат. Дойдя до улицы Ваци, они свернули налево и через несколько минут оказались возле массивного пятиэтажного углового дома, изуродованного какими-то куполами и старомодной лепкой. Здесь и находилась брошенная квартира Кохов. Никого не встретив на полутемной лестнице, они поднялись на третий этаж.