Отсюда напрашивается вывод, что причина перерождений — карма; если же полностью прекратить совершать поступки, можно получить шанс освободиться от цепей перерождения и тем самым — от следующей жизни, жизненных страданий и необходимости снова претерпевать ужас конца. Однако желания раз за разом подталкивают нас к разным действиям. Следовательно, рассуждали монахи, если изгнать танха из своего сердца и своих мыслей, то карма станет лучше. Однако домохозяин, человек, живущий в семейном кругу, не может избавить себя от желаний, поскольку такая жизнь обрекает его на бесконечную череду всяких действий и поступков[4]
. Как муж и глава семейства, он обязан производить на свет потомство — что невозможно, если он не испытывает хоть чуточку вожделения к своей супруге. Он не сможет успешно заниматься ремеслом или торговлей, пока не почувствует хотя бы самого незначительного позыва алчности. А взять царя или кшатрия: как управлять государством, как вести войны с врагами, не испытывая жажды власти? Вот и получается, что без желаний и обусловленных ими поступков жизнь общества замрет. А роль домохозяина, направляемая вожделением, алчностью и честолюбием, приговаривает человека совершать поступки, навечно запирающие его в тисках бесконечных реинкарнаций: снова и снова он будет рождаться, чтобы снова и снова испытывать боль, страдания и горести жизни. Правда, можно несколько облегчить свою участь поступками, улучшающими карму. Например, подавать милостыню бхикшу — эта заслуга, несомненно, поможет в следующей жизни. Однако, поскольку все благие поступки достаточно мелки по масштабам, их последствия в следующей жизни тоже весьма ограниченны. Они никак не могут привести человека к нирване. В лучшем случае благоприятная карма вознаградит нас реинкарнацией в ипостаси божества одной из небесных сфер, хотя и этому божественному существованию в один прекрасный день придет конец. Вот почему бесконечный круговорот действий и обязанностей мужчины — главы семьи стал символом сансары и препятствием к освобождению. Прикованный к этому монотонному бесконечному кругу, несчастный лишен какой бы то ни было надежды на окончательное освобождение.С этой точки зрения жизнь нищенствующего монаха имеет целый ряд преимуществ и ставит его в куда лучшее положение. Он отказался от сексуального желания, у него нет ни детей, ни прочих иждивенцев, за которых он бы нес ответственность, ему нет нужды заниматься торговлей или иным созидательным трудом. По сравнению с семейным человеком его жизнь относительно свободна от каких-либо действий[5]
. И тем не менее монах продолжал испытывать желания, которые привязывали его к жизни с ее кругом перерождений. Даже самые дисциплинированные монахи, со всем тщанием выполняющие свои обеты, знали, что не избавили себя от всех желаний. Порой и их одолевали приступы вожделения, а порой хотелось чуть больше простых жизненных удобств. Известно ведь, что лишения зачастую только подогревают желание. И как монаху было освободиться от него? Как избавиться от цепких объятий суетного мира, если вопреки даже самым отчаянным попыткам земные блага продолжали возбуждать у него желания? Ведущие религиозные школы того времени предлагали свои решения этой проблемы. Наставник, духовный поводырь, разрабатывал дхарму, свод доктрин и установлений, которые, как он считал, помогут справиться с непреодолимой проблемой желаний. Потом собирал и организовывал своих последователей в общину — сангху или гану (древний ведический термин, которым обозначались племенные объединения). Сангха не имела почти ничего общего с жесткой дисциплиной и порядками религиозного ордена, как мы его себе представляем сегодня. Там не предполагалось почти никакой объединяющей ее членов деятельности, отсутствовал официальный устав; участие в общине было делом добровольным: члены сангхи вольны были в любой момент беспрепятственно покинуть ее. Кроме того, ученику не возбранялось поменять учителя, если он решал посвятить себя другой, более полезной для него дхарме. Похоже, что в те времена монахи могли свободно выбирать себе наставника. Встречаясь в своих странствиях, бхикшу обменивались традиционным вопросом: «Кто твой учитель? Какой дхарме ты следуешь?»