Будда

Гаутама и сам столкнулся с этим противоречием и пришел к заключению, что погружение в истины санкхья не приносит облегчения. Этому прозрению, правда, предшествовало несколько важных свершений. Сначала Алара Калама принял Гаутаму в свою общину, пообещав, что очень скоро ему откроется понимание дхармы и знания у него будет столько же, сколько и у самого учителя. Учение станет его собственным знанием. Одаренный Гаутама быстро постиг основы дхармы и мог цитировать наставления учителя столь же убедительно, как и другие члены сангхи. Но внутренней убежденности в правоте учения Гаутама так и не обрел — что-то важное явно было упущено. Учитель же, Алара Калама, уверял, что скоро Гаутама «осознает» суть учения, достигнет «прямого знания»: оно перестанет быть чем-то внешним, что существует отдельно, а напротив, так глубоко войдет в его сознание, что превратится в реалии его, Гаутамы, жизни. И тогда он станет живым воплощение дхармы. Но время шло, а обещанного учителем превращения все не происходило. Гаутаме так и не удалось «проникнуть в учение» и «пребывать в этом учении» — вопреки словам Алары Каламы оно так и оставалось не более чем чуждой метафизической абстракцией, не способной повлиять на личность Гаутамы. Как он ни старался, ему все никак не удавалось разглядеть ни единого проблеска своей истинной сущности — непроницаемый покров материального, пракрити, продолжал скрывать ее. Так часто бывает в жизни. Неофит спешит принять на веру духовные истины, которые раскрывает перед ним учитель, доверчиво внемлет свидетельствам других обращенных, но в какой-то момент осознает, что суть учения, сияющие вершины мудрости, так и остались для него иллюзией. Гаутаме некогда было тратить время на выслушивание чужих доводов. Он привык ничего не принимать на веру и впоследствии, став духовным наставником собственной сангхи, непрестанно требовал от своих учеников ничего не принимать на веру. Нельзя послушно потреблять духовную пищу и считать ее истиной только потому, что так утверждает учитель; надо все время проверять избранную дхарму на истинность.

Сам Гаутама даже на этой, самой ранней стадии своего философского поиска, естественно, не мог принять на веру истинность дхармы, которую открыл ему учитель. Он обратился к Аларе Каламе, прося пояснить, как «постичь» его учение — ведь не должен же он просто полагаться на слова других? Алара Калама вполне допускал, что Гаутама не смог достичь «прямого знания» санкхья одними только размышлениями. Обычным рациональным мышлением здесь не обойтись, надо прибегнуть к практике йоги[12].

Нам до сих пор неизвестно, когда в Индии впервые начали практиковать йогу[13]. По ряду свидетельств, некоторые ее формы применялись на субконтиненте еще до нашествия индоарийских племен. Археологами найдены рисунки, датируемые вторым тысячелетием до н.э., на которых изображены люди в позах, очень напоминающих позы йоги. Однако первые письменные упоминания о йоге появились через несколько столетий после эпохи, когда жил Гаутама. Канонические тексты, посвященные йоге, впервые были созданы в III–II вв. н.э. и основывались на учении мистика по имени Патанджали, который жил во II в. до н.э. Разработанные им методы медитации и концентрации имели в своей основе философию санкхья. Но цель у Патанджали была иной — его не интересовало создание стройной метафизической теории, он пытался найти способы достигать измененного состояния сознания, которое позволило бы постигать истины, лежащие за пределами чувственной области. Это подразумевает подавление обычного сознания посредством ряда психологических и физиологических методик. Благодаря им йогин погружается в особое состояние, в котором ему доступны прозрения, выходящие за пределы области чувств и рационального мышления. Подобно Аларе Каламе, Патанджали знал, что только созерцанием и размышлениями невозможно освободить свое «я» от пракрити: йогин может погрузиться в такое состояние лишь приложив огромные усилия. Он должен заблокировать обычные каналы восприятия реальности, прервать нормальный мыслительный процесс, освободиться от мирского (низменного) багажа и волевым усилием загнать свой сопротивляющийся разум в область, недоступную для искажений и иллюзий. В йогическом учении, заметьте, нет ничего сверхъестественного, что было бы недоступно человеку. Сам Патанджали считал, что йогин просто задействует естественные психические и интеллектуальные способности. И хотя Патанджали жил гораздо позже Гаутамы, можно с некоторым основанием утверждать, что практика йоги, которую часто связывают именно с философией санкхья, была хорошо известна во времена Гаутамы и монахи-отшельники в долине Ганга пользовались ею. Йога сыграла критическую роль в просветлении Гаутамы, и позже именно на этом фундаменте он выстроит свою собственную дхарму. Вот почему так важно понять традиционные методы йоги, которые Гаутама, возможно, освоил под присмотром Алары Каламы, что и помогло ему впоследствии отыскать путь в нирвану.