Будда (2-е изд., испр.)

Древние индийцы знали о связи нашего сознания и Космоса давным-давно, интуитивно и осознанно ощущали эту связь как близкую и родную. Помогла им в этом ментальная медитация, позволившая вывести из дремоты или спячки некоторые участки мозга. Обнаруженное соответствие между человеком и Космосом явилось первым шагом к провозглашению ими универсального нравственного закона, регулирующего как жизнь человеческую, так и жизнь космическую. Другими словами, мозг — орган разума.

Знаменитый древнегреческий целитель и врач, отец европейской медицины Гиппократ (ок. 460 г. — между 377 и 356 гг. до н. э.), современник Гаутамы Будды, пришел к тому же самому выводу: «Люди должны знать, что из мозга, и только из мозга, возникают наши удовольствия, радости, смех и шутки, точно так же, как и наши горести, боль, печаль и слезы, с помощью мозга мы думаем, видим, слышим, отличаем уродливое от красивого, плохое от хорошего, приятное от неприятного (…) Надо знать, что огорчения, печаль, недовольства и жалобы происходят из мозга. Из-за него мы становимся безумными, нас охватывают тревога и страхи либо ночью, либо с наступлением дня; в нем лежат причины бессонницы и лунатизма, невозможности собраться с мыслями, забывчивости и необычного поведения»[338].

Великий Гиппократ вслед за Буддой почти теми же словами, что и древнеиндийский мудрец, обозначил источник человеческих эмоций. Правда, он усомнился бы в бесспорности идеи считать видимый и ощущаемый чувствами мир, то есть все сущее, иллюзорным, своего рода подменой и подделкой реальной действительности. Думаю, что эта мысль объявлять существующее несуществующим, миражом, показалась бы ему маловразумительной. Более вероятно, что он принял бы буддийский взгляд на человека как на тварное, дикое и хищное существо, требующее обуздания путем постоянной, длительной и неторопливой, а главное — ненасильственной дрессировки. Убежден, что Гиппократ, как и Будда, полагал, что человеческий ум в силу своих ограниченных знаний законов природы воспринимает окружающий мир не таким, каков он есть на самом деле. Согласился бы и с тем, что мир непрестанных рождений, смертей и новых рождений находится в состоянии постоянного страдания и сиюминутен во всех своих проявлениях и проживаемых мгновениях. Здесь приходит на память известная поэтическая строка, сокращенная А. Н. Радищевым всего-то на одно слово, из поэмы Василия Тредиаковского «Телемахида, или Странствие Телемаха, сына Одиссеева». Русский писатель взял ее эпиграфом к знаменитой в свое время книге «Путешествие из Петербурга в Москву».

Вот эта строка, описывающая «преужасного пса Кербера» (Цербера^{4}. — А. С.): «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»[339]. Этот пес, охраняющий Аид — мир мертвых у древних греков, у Радищева, как полагают, символизирует спящую вечным сном крепостную Россию эпохи Екатерины II.

Я думаю, что в этом эпиграфе к произведению русского писателя образ Кербера по своему значению и смыслу более объемный. Он воплощает ту силу социальной и умственной инертности, которая препятствует пробуждению к духовной жизни находящегося в первобытной дикости человека. Приучить его к нравственной жизни, превратив его с его же помощью в незлобивое и моральное существо, взялся Гаутама Будда. Вероятно, первый в истории человечества, кто поставил перед собой такую, казалось бы, невозможной трудности задачу. В том, что она выполнима, Гаутама Будда, однако, не сомневался. Первым испытуемым, подтвердившим на собственном примере, что цель изменения человека в лучшую сторону достижима, был он сам.

Гельмут Улиг, автор замечательной книги о Будде, приводит в качестве эпиграфа к своему сочинению образное высказывание мастера дзэн Хакуина (1683–1768): «Люди по своей глубинной сути — будды. Как вода — это лед. И как нет льда без воды, так и нет человека без будды. Горе людям, ищущим чего-то в дальних далях и не знающим, что лежит рядом! Они подобны тем, которые стоят в воде и воды требуют. Рожденные от богатейших и благороднейших отцов, безутешно бродят они, однако, в бедноте и нищете. Причиной вечного круговорота в шестеричном царстве является мрачный путь собственного тупоумия и глупости. Но все темнее и темнее становится вокруг них во мраке заблуждения. Освободятся ли они когда-нибудь от жизни и смерти?»[340]

Если среди разнообразных проявлений человеческой жизни торжествует материально-телесный «низ», ответ может быть один — никогда!

Что же это за шестеричное царство, о котором упоминает Хакуин? Согласно буддийскому учению, будущее умершего человека определяется законом воздаяния, то есть добрыми и дурными поступками, совершенными им за всю прожитую жизнь. Намечаются шесть путей перерождения. Три из них — хуже не представить, три — вполне благоприятные. В круговороте рождений, смертей и новых рождений возникают миры ада, вечно голодных духов, так называемых претов, животных (к этим трем приводят дурные пути) и миры людей, демонов, так называемых асуров, небожителей (к ним приводят хорошие пути). Это шесть миров сансары.