Будда и Моисей

Несмотря на свой преклонный возраст, посещая городок, отец Гонгэ был подвижным и деятельным человеком. С утра, помолившись, он работал на небольшом участке при часовне, пропалывая грядки с овощами, затем принимал гостей, вёл переговоры, занимался хозяйственными делами, и даже готовил обед, не очень доверяя двум своим монахам, составляющими всю его челядь, которых считал не очень приспособленными к повседневной работе, но с задатками великих подвижников. После обеда он обычно спал часа два, но вторая половина дня у него проходила так же деятельно, как и первая. После сна он обычно беседовал со своими двумя монахами, а в конце беседы давал им задание, которое они должны были выполнить к следующему дню, к моменту его послеобеденного пробуждения. Обычно Гонгэ всегда забывал, какое поручение он давал монахам, поэтому, зная эту его особенность, Мосэ и Хотокэ могли выполнять задание или не выполнять, по своему желанию, не опасаясь, что могут быть выруганы или наказаны настоятелем. Отец Гонгэ относился к своим монахам по-отечески, любил их, и не очень нагружал работой и учением. Он считал, что сам монашеский образ жизни является уже подвижничеством, особенно, воздержание. Достаточно было того, что они проводили время в постижении высших истин, стараясь проникнуть в секреты мироздания.

Закончил он свою проповедь мыслями философа конца 17-го и начала 18-го веков Сато Наоката словами из его трактата «Такудан дзакуроку» – «Различные записи о научных беседах»:

– Если в мироздании имеется два начала «ри» и «ки», то должно быть постоянство и изменение. Постоянство – это «ри», изменение – это «ки». Если говорить о постоянстве как о «ри», то все люди должны быть молодыми, ну, а без этих «ки» не рождаются личности, среди этих «ки» имеются чистые и мутные, светлые и тёмные, поэтому существует различие между мудрыми и глупыми. Хотя и мудрые не могут обойтись без «ки», но поскольку у них главным стоит «ри», дурных изменений не происходит. Поскольку «ки» сдерживает «ри», оно не искажается. В общем, поскольку в человеке «ри» не проявляется в полной мере, постольку «ки» искажает человека. Это же происходит и с чувством долга, которому должны следовать сердце человека и сердце Пути». Зачем я вам это говорю? Я вас очень хорошо знаю. Знаю, что все вы склонны к злоупотреблению мутных «ки», таких как обжорство и пьянство. От этого ваше «ки» ещё больше мутнеет и затемняет ваше «ри» – рассудок, по вечерам вы носитесь по нашему городку и горланите всякие непристойные песни и скабрезности. И очень мало внимания уделяете очищению вашего «ри».

Среди прихожан раздались смешки.

– Я специально пригласил из России духовного священника, чтобы он вам рассказал, как православные христиане соблюдают посты и достигают высоких ступеней святости. Они не только становятся просвещёнными, то есть, просветлёнными, но и к концу жизни обретают святость и поднимаются в небеса, где попадают в рай и становятся ангелами и в нужный момент опускаются на землю, чтобы помогать людям. Поэтому в холодной Сибири никто не замерзает. А там зимой температура опускается ниже сорока градусов. А это вам не четыре градуса минус – самое суровое наше время зимы. При сорока градусах вы бы все в нашем городе помёрзли без таких ангелов. И всё бы остановилось. Если учесть, что на мир надвигается мировое похолодание, то возможно через десять лет наши остова превратятся в замороженные айсберги. Скажите, как вы будете на них жить? Как будут жить ваши дети? Если к этому времени никто из вас не станет ангелом.

При этих словах Натали улыбнулась и украдкой посмотрела в мою сторону. Взоры всех прихожан были обращены ко мне. Я испытал некоторую неловкость. Хотокэ и Мосэ тоже улыбнулись. Меня пригласили выступить. Я встал и окинул прихожан взглядом. Все смотрели на меня с интересом. В их взглядах я почувствовал доверчивость и благожелательность. Взгляды их тёмных глаз были чистыми и готовыми к восприятию. Я подумал, что их глаза – это отражение их душ. И ещё я подумал, что их глаза – это открытые двери для проникновения света.

– Сегодня я бы хотел поговорить о свете, – так я начал свою речь, – отец Гонгэ говорил вам только что о просветлении и затемнении сознанья, насколько я понял. Но я хочу говорить о том свете, о котором говорил Господь Бог при создании мира: Да будет свет! И стал свет! Так о каком свете он говорил?

Они смотрели на меня удивлённо, как бы стараясь понять, какую загадку я несу в себе, и чем я могу их удивить. Что я скажу такое, что будет для них мудрее слов отца Гонгэ? И я вдруг понял, что нужно им говорить.