Будда и Моисей

– В чём же разница огня "ки" и света "ри"? – продолжал говорить я словами Николая Кузанского. – Некоторые раскаляемые вещества устойчиво выдерживают огонь и способны вобрать в себя и его свет и его тепло, потому что их чистота позволяет им преображаться в подобие огня, пускай в разной, большей и меньшей мере, а другие из-за своей нечистоты, даже если нагреваются, в свет всё-таки не превращаются. Так судья Христос сообщает Вселенной тепло сотворённого разума, после восприятия ею этого тепла различая сверх того и божественный умопостигаемый свет "ри", и через это его посредничество, Бог есть всё во всём, и всё пребывает в Боге, равняясь ему, как только возможно по способности каждой вещи; что-то благодаря большей цельности и чистоте способно воспринимать не только тепло, но и свет, а другое из-за не расположенности субъектов едва принимает тепло без всякого света.

И я подумал: "Обладаю ли я таким же светом, каким обладает Натали"? И усомнился в этой мысли. От Натали исходил природный божественный свет. Между ней и этим светом не было посредников, потому что её свет мог оплодотвориться, чего не способен был сделать свет мой. А это означало, что мой свет был не материальным, но тогда каким?

Я продолжал говорить:

– И ещё. Бесконечный божественный свет "ри" есть сама вечность и Истина, и, желая от него озарения, разумное сознание обязательно должно подняться над мирскими и тленными вещами и обратиться тоже к ценностям истинным и вечным. Интеллектуальный дух, действующий над временем и пространством как бы в горизонте вечности, не может, обращаясь к вечному, превратить его в себя, раз оно вечно, то есть нетленно. Однако поскольку он сам нетленен, то преображается в вечную Истину не так, что перестаёт быть духовной субстанцией, а так что поглощается вечностью в уподобление ей. Поскольку Христос, как жизнь и Истина, отныне и навсегда бессмертен и жив, то обратившийся к нему обращается к жизни и Истине и, чем жарче обращается, тем выше от мирского и тленного поднимается к вечному, так что его жизнь оказывается сокрыта в Христе. Ведь добродетели бессмертны, правдивость пребывает во веки веков и есть так же Истина.

Так значит, – думал я, говоря эти слова, – я, как и Христос, обладаю не материальным, а лишь духовным светом, который несёт душе бессмертие и превращает наше тело в вечную бестелесную субстанцию. И чтобы стать вечным, нужно уподобиться Христу. Но удовлетворит ли меня такая жизнь? Жизнь без радости, без наслаждений? Я в какой-то мере уже обладаю интеллектуальным светом, и могу управлять своей духовной жизнью. И, наконец, мне предоставлена какая-то свобода. Сохраню ли я эту свободу, став одной лишь духовной субстанцией? Да, мой духовный свет не совершенен, в нём много личного, свойственного только мне, и он далеко отстоит от вечной Истины. Но он весь проникнут любовью к моей единственной в этом мире женщине, которая пока ещё живёт и здравствует, и которую я могу любить самозабвенно, и быть, наконец, счастливым. Может быть, такая возвышенная земная любовь состоит из любви небесной?

Я смотрел в открытые ясные глаза Натали, и видел в них смысл своего существования. "Она жива, она любит меня, и пока я жив, я люблю её, пусть будет любовь скоротечная, проходящая, но именно она даёт мне столько счастья, что никакое вечное блаженство не может сравниться с ним. Обладать ею и отдаваться ей, проникать в её мысли и самому высказывать ей вещи, может быть даже глупые, над которыми она может смеяться. Но это и есть переплетение наших судеб. Пусть мы недолговечны в этом мире, подобные пузырям на воде, но наш блеск, наше отражение света есть самое радостное, что мы можем испытать в этом физическом мире, и пока мы в нём живём и ощущаем его, о какой вечности может быть речь? Пусть мы излучаем из себя разный свет, но, именно, он создаёт жизнь и движение, именно, он создаёт наш внутренний мир, нашу внешнюю и внутреннюю жизнь".

Думая так, я продолжал говорить другое, и эта двойственность меня убивала. Я не был ещё готов для возвышенной Истины: