Будденброки

Он уже совсем было собрался отправиться к пастору Пригсгейму за советом и утешением, но в последний момент отказался от своего намерения из боязни показаться смешным.

В конце концов он перестал задаваться такими вопросами, положившись на волю Божию. Раз попытка упорядочить свои отношения с вечностью привела к столь плачевным результатам, он решил по крайней мере устроить свои земные дела так, чтобы, не чувствуя укоров совести, привести в исполнение план, уже давно созревший в его голове.

Однажды, после обеда, когда родители пили кофе в маленькой гостиной, Ганно услышал, как отец объявил маме, что ждет сегодня к себе адвоката имярек, чтобы вместе с ним составить завещание, не считая себя вправе дольше откладывать это дело. Ганно ушел в большую гостиную и там часок поупражнялся на рояле. Когда он кончил и вышел в коридор, навстречу ему попались отец с господином в длинном черном сюртуке, поднимавшиеся по лестнице.

— Ганно! — окликнул его сенатор.

Маленький Иоганн остановился, проглотил слюну и ответил тихо и торопливо:

— Да, папа…

— Мне нужно обсудить с этим господином очень важное дело. Прошу тебя, стань вот здесь. — Он указал на дверь в курительную комнату. — Проследи, чтобы никто, слышишь — никто, нам не помешал.

— Хорошо, папа, — сказал маленький Иоганн и встал у двери, закрывшейся за отцом и неизвестным господином.

Он стоял там, теребя галстук своей матроски, непрерывно трогал языком зуб, который его беспокоил, и прислушивался к приглушенным голосам за дверью, что-то серьезно обсуждавшим. Голову с завитками русых волос на висках он склонил набок, а его золотисто-карие глаза с голубоватыми тенями в уголках смотрели из-под нахмуренных бровей задумчиво и отчужденно, как в день, когда он стоял у гроба бабушки и вместе с запахом цветов вдыхал другой, посторонний и все же странно знакомый запах.

Мимо прошла Ида Юнгман и удивилась:

— Куда это ты запропастился, дружок, и что тебе вздумалось здесь стоять?

Из конторы пришел горбатый ученик с депешей в руках и спросил сенатора.

И Ганно всякий раз рукою с якорем на синем рукаве загораживал дверь, качал головой и, помолчав с секунду, объявлял тихо, но твердо:

— Нельзя никому. Папа пишет завещание.

Глава шестая

Осенью доктор Лангхальс, как женщина играя своими красивыми глазами, объявил:

— Нервы, господин сенатор. Все дело в нервах. Хотя временами и кровообращение оставляет желать лучшего. Разрешите дать вам совет? Вам следовало бы немного отдохнуть в этом году. За все лето три-четыре воскресных дня на взморье не могли, конечно, оказать сколько-нибудь эффективного действия. Сейчас конец сентября, в Тра́вемюнде сезон продолжается, не все еще разъехались, — отправляйтесь-ка туда, господин сенатор, и посидите немножко на берегу моря. Две-три недели многое могут поправить…

И Томас Будденброк, не колеблясь, согласился. Но когда он сообщил близким о своем решении, Христиан тотчас же стал навязываться ему в провожатые.

— Я еду с тобой, Томас, — без обиняков заявил он. — Ты ведь ничего не будешь иметь против?

И хотя сенатор имел против очень многое, он и на это согласился не колеблясь.