Буддизм

– Да! Именно гордецов! Слушай, Шакьямуни! Люди много говорят о тебе как о великом святом. Даже в моей стране много твоих сторонников. Может быть, может быть ты и есть святой. Я не монах, я воин. Не мне в этом разбираться. Но даже если ты святой, это значит лишь то, что ты единственный стоящий человек в этом роду. Ты думаешь, из своей прихоти я иду войной? Ты думаешь, что мне нечем больше заняться, как только обирать свой народ, отнимать хлеб у детей, мужей у жён, сынов у матерей, только чтобы собрать эту армию? Многие из них не вернуться домой, и мне, мне придётся смотреть в глаза их матерям! Я не злой и не мстительный человек, Шакьямуни! Я бы рад простить другого, если бы этот другой не наносил бы мне новые раны! Вновь и вновь! Ты знаешь, что твоя родня день и ночь поносит меня самыми грязными словами! Ты знаешь, что они не ответили ни на одно моё весьма вежливое и миролюбивое послание! Ты знаешь, что они унижали моих гонцов и всячески поносили моих посланников? Ты знаешь, наконец, что они назвали меня рабом? Разве ты не слышал ту историю, про мою мать, которая вышла из вашего рода! Твои родичи докатились до такой низости, что отреклись от неё, называя её рабыней! В своей лжи они не знают предела! Они говорят, что моя мать никогда не принадлежала к роду Шакьев! Можно ли такое простить? Я уж не говорю о том, что, вопреки твоим же проповедям, где ты говоришь о милосердии, непричинении зла, о том, что убийство недопустимо, вопреки этим замечательным заветам они пробовали меня убить! Ты думаешь, я лгу?

Глаза Виручжаки выражали гнев. Он еле сдерживался, чтобы не набросится на самого Будду.

– Нет, Виручжака. Я не вижу в твоих словах лжи. И я знаю своих родных. Да, многие их поступки далеки от праведности. Но никогда ещё ненависть не останавливалась ненавистью. Лишь доброта прекращала её. Таков вечный закон…

– Это твои законы, отшельник! Я же сделаю так, что меня некому будет ненавидеть! Понимаешь? Некому! И пусть потом никто не посмеет сказать, что он может безнаказанно поносить Виручжаку и его род! Однако и упрекать меня не в чем: я долго терпел, я терпел годы, но раз боги не желают наказывать наглецов, то этим займусь я! И ты не остановишь меня, старик!

– «Он оскорбил меня, он отяготил меня, он злоупотребил своей силою, он обокрал меня!» Разве не в себе ты несёшь эти мысли? Разве исчезнут они вместе с теми, кого ты собираешься убить? Опомнись, Виручжака! Разве не сам ты питаешь свой гнев подобными мыслями?